Чарльз Сноу - Лакировка

— Я всегда думал, как интересно было бы получить собственный отдел. И получить его еще молодым. Но вот что: если бы я мог променять это назначение на возможность изобличить Перримена, я бы ни секунды не колебался. Черт, не могу забыть. Полицейский следователь должен в первую очередь научиться сбрасывать неудачу со счета. И, значит, никакой я не следователь.

— Чепуха! Это значит, что вы первоклассный следователь. Конечно, у вас это иногда почти переходит в одержимость. Но первоклассная работа делается только так. — Хамфри говорил, как в те дни, когда они только познакомились и Фрэнк слушал советы человека на двадцать лет его старше. — Все это вы должны забыть… — Он указал на кресло леди Эшбрук.

— Легче сказать, что сделать! — Брайерс вдруг сорвался и заговорил так, словно на зубах у него скрипел песок: — Ведь с ума можно сойти. Я знаю все. Я знаю все, кроме одного — как доказать, что это он. Я знаю, как он это сделал. Я знаю, почему он это сделал. Во всяком случае, отчасти — в этом до конца разобраться вообще невозможно. И все без толку. Я опять и опять приходил в эту комнату. Все надеялся вдруг обнаружить то, что мы упустили. Теперь я убежден, что обнаруживать было нечего. Оуэн Морган без конца мне повторяет, что на этот раз мы столкнулись с человеком, который не допустил ни единой ошибки. И помочь нам могла бы только сумасшедшая удача. Может быть, его и прижмут за махинации с ее деньгами. Но это плохое утешение. У нас не было выбора: только ждать, что нам вдруг повезет. Но везло не тем, кому следовало бы. — Его голос, все еще скрипучий, стал спокойнее. — Ему поразительно везло. Он думает, будто предусмотрел все. Но были три момента — по меньшей мере три, — когда дело могло обернуться против него. И не обернулось.

После еще одной паузы Брайерс сказал:

— Скажите мне… Я же должен был с ним справиться. Что я сделал не так?

— Я, естественно, об этом думал. Задним числом. Но я все-таки не могу найти ни единого промаха. У вас почти не было материала. Ваши сотрудники сумели найти для вас очень мало. Но, по-видимому, больше найти было вообще невозможно.

— Мне следовало бы выждать подольше?

— Но ведь больше вы ничего не нашли бы, верно?

— Я неправильно строил допросы?

— Не думаю.

— А вы бы провели их умнее? — Это было сказано без всякого вызова: Брайерс действительно хотел знать правду.

— Не умнее. Но, наверное, немного по-другому.

— Расскажите как.

Хамфри сказал бережно, но твердо:

— Послушайте, Фрэнк, пользы от такого копания в прошлом нет никакой. С этим кончено. И лучше выбросить все из головы.

Брайерс кивнул как-то по-мальчишески, не сгибая шеи, точно немецкий бурш.

— Конечно, лучше. Конечно. Беда в том, что я все еще думаю: а вдруг что-нибудь выяснится. Вдруг позвонят. Или сообщат еще как-нибудь. Вскрываю утреннюю почту и думаю: а вдруг? И весь день так, чем бы я ни занимался. Что-то вроде сумасшествия, оно вторгается в мою жизнь, отравляет ее. Но я положу этому конец. Выкину из головы. Дело не закрыто, но это все.

Они по-прежнему сидели на стульях с высокими спинками, словно были гостями на званом чае у леди Эшбрук и уединились от остального общества.

— Ну, возьмите другое расследование.

— Уже веду. Там все в порядке. Никаких неясностей. Но поймите же: можно сойти с ума. Я знаю о Перримене все. Я знаю — убил он. Я знаю, что он бессердечный зверь, а не человек. И я бессилен. Что ж тут удивительного, если полицейские иногда фабрикуют недостающие улики? Чтобы уличить такого вот человека, который по справедливости должен быть уличен. — А вы когда-нибудь это делали? — Хамфри задал вопрос просто, самым будничным тоном.

И таким же тоном Брайерс ответил:

— Да. Один раз. — Он продолжал: — Очень грязное дело. Женщина убила своего пасынка. И полностью замела следы. Доказать мы ничего не могли. Да, я сфабриковал улику. И она получила то, что ей причиталось.

— А теперь вы бы так поступили?

Брайерс задумался. Потом сказал:

— Пожалуй, нет. Теперь я уже не так уверен в своей позиции, как десять лет назад. Я больше не чувствую, что имею право все приводить в порядок. Но поймите меня правильно: я нисколько не жалею о том, что сделал тогда, и не стал бы жалеть, если бы таким же образом поймали Перримена. — И снова Брайерс заговорил решительным тоном: — Ну ладно, я ведь вам уже несколько раз сказал, что покончил с Перрименом и с эшбруковским делом. Дом теперь поступает в распоряжение душеприказчиков. Я же вам это уже сказал, так? Привести его в жилой вид обойдется недешево, верно? Ну, это уж их забота. Пусть забирают. Еще они желают получить труп. Он долго у нас пролежал. Пусть и его забирают. Старуха распорядилась, чтобы ее кремировали, но, конечно, от этого им придется отказаться. Но если хотят, то могут получить труп для погребения.