Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Боюсь, заварится и у нас каша, не хуже, чем у русских! — в отчаянье мотнул головой Гашков и испытующе поглядел на сына. Но Русин ничего не ответил.

«Осточертело все парням, в любую небылицу готовы поверить», — решил про себя старый Гашков, и это его словно бы немного успокоило. «Кончится война, вернутся по домам, остынут и все опять пойдет как было».

Отпуск Русина кончился, и обе семьи проводили молодого солдата обратно на фронт. Проводили, полные надежд на его возвращение, на скорую свадьбу, но и сомнения, и гнетущий страх тоже их одолевали. Всю дорогу от села до станции Тинка притворялась веселой, шутила, вслух мечтала о том, как они устроятся после свадьбы, как хорошо будут жить. Но холод сжимал ее сердце, душа плакала от горя. Зловещая мысль копошилась где-то в глубинах мозга, не давала покоя: а что, если эта проклятая война погубит ее молодые годы и придется ей вековать свой век ни девкой с девками, ни молодкой с молодицами?

Но Тинка не позволила черным мыслям омрачить свое красивое лицо, чистое, здоровое, обожженное летним солнцем и ветрами. Нечего слишком печалиться — кто знает, как могут истолковать эту печаль его родители, которых Тинка уже считала почти своими. К тому же лучше, чтобы ее ласковый и разумный Русин запомнил ее не грустной, а веселой и красивой. Вчера вечером, когда они попрощались по-настоящему — с ненасытными поцелуями и объятьями, — Тинка поведала жениху, как болит ее сердце и как ей не хочется отпускать его на фронт. Но здесь, на станции, он должен видеть ее улыбающейся и счастливой, чтобы всегда и всюду помнить именно такой.

Лишь вернувшись домой, Тинка убежала на сеновал и там досыта наревелась.

До чего же пусто и невесело проходила эта пасха, которую Тинка ждала с таким нетерпением! Даже девичий хоровод двигался словно бы через силу. А когда завели новую песню, которую Тинкины подружки постарше складывали вот уже целый месяц, зазвучала она грустно, а Тинке показалось, что даже скорбно. В песне говорилось о молодом солдате, который после помолвки ушел на фронт и которого в первом же бою сразила англо-французская пуля. Так и было сказано в песне — англо-французская. Упал парень на землю и велел товарищам передать матери и невесте, чтоб не ждали его домой, потому что женился он «на черной земле македонской»… У Тинки словно оборвалось что-то внутри. Три последних дня пасхальной недели она ходила как больная. Ей снились страшные сны, она сама, как умела, толковала их, пряталась и плакала до изнеможения… В хороводе и парней-то, можно сказать, не было. Мельтешили мальчишки, которым еще только предстояло явиться на призывной пункт. Люди были плохо одеты, еды не хватало, мало кто на селе мог приготовить к празднику что-нибудь вкусное.

Многие семьи носили траур. Но и те, кто его не носили, не решались плясать в хороводе, петь и веселиться — ведь никто не знал, какое известие, может быть, уже получено в управе.

После пасхи люди вышли на поля. Но война словно бы прошла и полями. Дождей не было, земля высохла еще в самом начале весны, на дорогах и пашнях зияли глубокие, словно раны, трещины.

Хоть и неудобно было Тинке, ей все чаще приходилось забегать к своим будущим родителям, помогать им по хозяйству. Но должна ли она помочь им и в поле, Тинка не знала. Мать успокоила ее: «Нас тут пять женщин, справимся, а ты ступай, помоги сватам, их дом уже все равно что твой…» Девушка бежала к Гашковым и, не жалея сил, бралась за самую тяжелую работу. Но не это изнуряло ее, а тревога за Русина. Мучительное ожидание убивало ее. Дни шли за днями, а Русина все не было. Писать он, правда, писал, и все надеялся, что его отпустят, но приближался уже короткий петровский пост, а он все не приезжал.

В мучительных надеждах и ни с кем не разделенных страхах прошло и укатилось лето. В село доносились смутные вести о жестоких боях. Впрочем, об этом можно было догадаться по участившимся сообщениям об убитых, раненых, искалеченных. В мире по-прежнему не было никакого порядка, наоборот, неразбериха усиливалась. Россия вроде бы заключила мир с Тройственным союзом, но Германия и Австро-Венгрия напали на нее и принялись грабить… Тинка не слишком-то разбиралась в запутанных мировых проблемах, но старый Гашков внимательно следил за всем, что происходит на свете. По-прежнему всем недовольный, он сопел, ругался и возмущался про себя. Падение кабинета Радославова немного подбодрило людей, но новое правительство демократов и радикалов продолжало вести ту же политику. А эта политика, как считал Гашков, — политика царя Фердинанда.