Вилли Бредель: Отцы

Бредель посвятил роман «Отцы» (как и всю трилогию) истории своей страны, представленной жизнью и судьбами членов большой рабочей семьи. Одной из важных вех этой истории стала Ноябрьская революция, определившая дальнейший ход развития Германии (о ее трагическом поражении повествуется в романе «Сыновья»). Уже в «Отцах» некоторые герои трилогии сомневаются в народном характере политики той партии, в которой они состоят. События 1918 года, революция, остановленная на полпути предательством руководства социал-демократии, стали одной из причин, обусловивших возможность двенадцатилетнего фашистского господства. Историю Германии, ее пружины и движущие силы показывает Бредель в своей трилогии. Труднейшие испытания рождают новых героев — борцов. Таким становится в третьем романе Вальтер Брентен, внук главы рода Иоганна Хардекопфа.

Историзм трилогии Бределя и художественно наиболее совершенного первого романа бесспорен. Вместе с тем, роман «Отцы», который в дни своего выхода в свет оказался произведением злободневным, звучит предупреждением и сегодня. Он безжалостно напоминает о тяжких уроках прошлого Германии. Он показывает, что от мещанской самоуспокоенности до предательства идеалов гуманизма расстояние очень коротко. Он говорит о том, что во внешне благополучном и бездумном существовании теряется моральная и классовая ответственность. Эти сугубо политические мысли звучат убедительно и весомо именно потому, что облечены в форму мастерски написанного романа.

До конца дней Вилли Бредель радел о судьбах своей родины. Последние два десятилетия его жизни прошли в Германской Демократической Республике. С головой окунулся он в строительство новой жизни. Его деятельность чрезвычайно многообразна: он был избран в члены ЦК СЕПГ, стал вице-президентом, а позже и президентом Академии искусств ГДР, организовывал издательства, руководил журналами, выпускал одну за другой собственные новые книги, работал с талантливой молодежью. Многие из тех, кто сегодня представляет литературу ГДР, обязаны Вилли Бределю своими первыми успехами.

Этого человека, прожившего столь суровую и многотрудную жизнь, годы и горести не ожесточили. О нем написано немало воспоминаний, проникнутых необычайной теплотой, почтением и признательностью. Его открытость, прямоту, чистосердечие не забыли те, кому довелось с ним встретиться, а «родные и знакомые были у него от Эбро до Волги, а то и дальше», — как шутил поэт Пауль Винс. И сама его биография была уроком, примером.

Его литературное наследие также несет в себе ценный, содержательный урок. Вилли Бредель принадлежит к тем художникам XX века, кто сумел в эпоху бурь и крушений, в беспросветной ночи фашизма, сохранить веру в человека и выразить ее в слове. И где ни доводилось ему жить, на каких баррикадах и фронтах ни пришлось сражаться, он был убежден в победе — в грядущем освобождении своего отечества.

Одна из последних книг Бределя названа «Между башнями и мачтами» (1961), эта книга о Гамбурге. Родному городу, его неповторимому и милому сердцу писателя облику посвящено немало страниц и в романе «Отцы». Заснеженные островерхие крыши, бегущие желтые трамваи, вязы вдоль набережной Альстера, золотые венцы древних башен, мокрые булыжные мостовые, портовые извилистые переулки, дымчато-серые тучи, гонимые резким норд-остом, холодные туманы, протяжные гудки океанских пароходов в гавани — поистине Бредель создал свою «симфонию большого города»!

Но дорог Гамбург был ему и другим: людьми, которые там жили, думали, работали. Бредель сделал их персонажами своих книг — и ввел в литературу нового, трудящегося и борющегося героя. В этом — тоже дань любви к рабочему Гамбургу, городу отцов.

М. Зоркая

— А теперь убирайтесь! Уби-райтесь! С ума с вами сойдешь!

Три женщины, стоявшие возле постели роженицы, испуганно метнулись к дверям, словно опасаясь, что вот-вот на них обрушится град побоев. За ними ринулась было и кривобокая фрау Рюшер.

— Рюшер!.. Ты, Рюшер, стало быть, останешься! — говорит фрау Хардекопф уже несколько спокойнее. На мгновенье ее самое удивляет это «ты». — Подежурь возле Фриды, а я приведу акушерку. Никого сюда не пускать! — И фрау Хардекопф пулей вылетела вон.