Вилли Бредель - Отцы

— Испанка, да и только!

— Да, породистая женщина, — согласился его соперник.

— Моя любимая песенка! — заорал Карл Брентен через головы сидевших за столом. — В ней море чувства, черт возьми! — Взглянув на эстраду, он вздрогнул: там стояли две Алисы. Они то сходились, то расходились. «Нельзя больше пить, — подумал он, — вечер еще только начался». Когда Алиса дошла до припева, он стал растроганно подтягивать: «Любовь, любовь, в ней сила неземная, пел соловей, ночь песней оглашая».

— Тише, тише! — зашикали с соседних столиков.

Карл Брентен смущенно замолчал. «Нельзя больше пить», — снова подумал он. Все время он был в движении и ничего не замечал. Но стоило ему присесть, как перед глазами все поплыло, голова, все тело отяжелели. Ему хотелось на несколько минут исчезнуть. Пока певице восторженно аплодировали, он поднялся и стал пробираться между столиками, туда, где сидели Хардекопфы и его жена.

— Боже мой, какой у тебя вид! — ужаснулась Фрида. — Красный как рак. Весь в поту. Что с тобой?

— Обязанности, — удрученно пробормотал он.

— Иди сюда, садись! — Она вытащила из лежавшей возле нее муфты носовой платок и отерла ему пот с лица.

Ему, вероятно, было очень плохо — он сидел смирно. Фрида достала бутерброд и подала мужу.

— Ешь. Ты слишком много пьешь! Забываешь, что ты здесь главный.

Да, он здесь главное лицо. Эта мысль несколько отрезвила его. Он ел бутерброд с колбасой, пока Алиса пела: «Я образцом невинности слыву в родном краю».

— Кончила бы завывать, — пробормотал он и, обернувшись к жене, сказал: — Мне пришлось улаживать ссору, которая могла плохо кончиться. Если уж даже социал-демок-ра-а-ты оправдывают истребление готтентотов… неслыханный позор! Люди ужасно ту-тупоумны…

На него сердито зашикали.

— Ради бога, замолчи, Алиса обидится, — шепнула ему Фрида. — Она уже несколько раз смотрела в нашу сторону.

— Плевать мне на нее. Воет, как собака на луну, — отозвался Брентен и опять принялся жевать бутерброд. — А Пауль ведет себя так, будто он самый главный здесь. — Брентену вдруг стало ужасно нехорошо. «Может, я чересчур быстро проглотил бутерброд?» — подумал он.

— Куда ты? — испуганно спросила Фрида.

— Мне нужно выйти, — ответил он.

— Посиди, ради бога, она скоро кончит.

— Кто? — спросил Карл.

— Ну да Алиса же! Бог ты мой, как ты нагрузился!..

— Оставь, наконец, бога в покое!

Он бегом бросился к двери, на которой значилось: «Для мужчин».

Алиса под нескончаемые аплодисменты сошла с эстрады. Намеренно пройдя мимо столика Хардекопфов, она прошипела Фриде в лицо:

— Очень бестактно со стороны дяди, скажу я вам. И это называется главный распорядитель!

Шурша шелком, кивая и улыбаясь во все стороны, она проплыла дальше.

— Теперь пойдут языками трепать! — сказала фрау Хардекопф. До этой минуты она, словно не замечая зятя, сидела, демонстративно повернувшись к нему спиной.

— Она с таким чувством поет! — сказала умильно фрау Рюшер.

— Слаб наш Карл по части выпивки. Несколько кружек пива — и сразу испекся. Удивительно! — проговорил старик Хардекопф, обращаясь к жене и дочери.

На сцене появился комик. Фрида Брентен не слушала его, — она смотрела в конец зала. Карл все еще не появлялся. Публика громко смеялась. Тогда и она взглянула на артиста — толстяка с огромной плешивой головой и забавными маленькими усиками.

— Чего только с человеком не случается, всего и представить себе, милостивые государи, нельзя. Сижу я вчера в ресторане Шенемана и заказываю себе бутерброды с сыром. Разобрал меня аппетит на бутерброды с сыром. Вдруг посетитель, сидевший за соседним столом, подходит ко мне и говорит эдак взволнованно: «Уважаемый, я запрещаю вам есть этот сыр!» Я с удивлением и, само собой, с негодованием спрашиваю: «Какое право вы имеете запрещать мне? И кто вы такой?» А тот в ответ: «Я член общества покровителей животных».

В зале раздался новый взрыв смеха.

— Да, да, — продолжал рассказчик. — Как видите, цивилизация шагнула вперед.

Фрида Брентен по-прежнему беспокойно оглядывалась. Карла нигде не было. Фрау Хардекопф незаметно наблюдала за дочерью. Фрида, теперь уже женщина двадцати шести, двадцати семи лет, все еще походила на молодую девушку. Матери нравилось, что она не обнажает плечи и грудь, как Алиса, расхаживающая полуголой. Рюш на голубой шелковой блузке Фриды застегивался под самым подбородком. «Фриде, конечно, скучно», — подумала фрау Хардекопф.