Борисав Станкович - Дурная кровь

Сколько раз Софка стояла с вязаньем в руках, зажав под мышкой клубок, и смотрела, как рушили ворота! На ней были шальвары из пестрого искусственного шелка, низ которых был расшит золотом. Из-под них выглядывали ее округлые пятки в белых нитяных чулках. Нитки дукатов на груди почти прикрывали застегнутую у шеи кружевную рубашку. Бедра у нее были уже не девические; как у всякой молодухи, они стали шире и круче, что еще сильнее подчеркивало стройность талии. Лицо совершенно чистое, кожа возле ушей, на подбородке и скулах была молочно-белой. Волосы, повязанные платком, были подобраны до последнего завитка и открывали сиявшие белизной округлые плечи. От всей ее фигуры веяло уравновешенностью и довольством, что лучше всего читалось в ее спокойном взоре, в сдвинутых, тонко изогнутых бровях, в счастливой улыбке на томных влажных губах.

Увидев, что Софка стоит у ворот одна, Томча немедленно устремлялся туда. Склонившись к ней, он принимался показывать, что ломают и как будут строить. Заметив их вдвоем, свекровь не выдерживала и, бросив выкипающие на очаге горшки, спешила к ним. Но чтобы это не бросилось в глаза, она всегда выдумывала себе дело на конюшне или у мусорной ямы. И все для того, чтобы незаметно для них из какого-нибудь темного угла конюшни беспрепятственно наблюдать за ними. Мать не могла наглядеться на Софку — со счастливой улыбкой на губах, сияя черными глазами, повернувшись к мужу, она слушала, что он ей говорит и показывает. Лицо Софки выдавало, что она отлично понимает, что и мужу это неинтересно, что он пустился в объяснения только ради того, чтобы побыть рядом с ней, смотреть на нее и наслаждаться ее красотой. Свекровь видела, что и Софке приятно, когда Томча наклоняется к ней и объясняет, размахивая руками; а руки у него стали длинные и вылезали из застегнутых и тесных рукавов минтана; окрепшие ребра и лопатки раздались и были приметны, когда он нагибался.

И наконец, когда свекровь видела, как Софка, упиваясь счастьем Томчи, который словно ребенок ластился к ней, и зная, какую это ему доставляет радость, поворачивалась к нему так, чтобы он мог смотреть на нее и вволю любоваться ею, она не выдерживала и начинала про себя шептать:

— Сладкие мои…

А когда к тому же замечала, что живот у Софки все больше округляется и что к будущему году можно ожидать внука, от счастья у нее комок подступал к горлу, и она судорожно кашляла. Кашель выдавал ее. Догадываясь, в чем дело, Софка принималась мягко и шутливо укорять ее:

— Мама, а обед? Пригорит ведь?

Пристыженная свекровь, утирая слезы радости, извинялась и возвращалась на кухню.

— Сейчас, сейчас, Софка! Дело было одно на конюшне, да вот проклятая вонь — раскашлялась.

Был праздник, пасха. Служба в церкви давно кончилась, колокола замолкли. Базар опустел. Люди разошлись. Кто домой, кто в трактиры. Наступило праздничное затишье, светлое, теплое; яркое солнце бросало короткие тени на землю, раскаленный воздух дрожал. Софка давно уже прибрала комнату и кухню, подмела двор, оделась и в ожидании обеда, который приготовляла свекровь, стояла со счастливым видом у порога. Рядом с ней, как всегда, был Томча и что-то ей говорил. Неожиданно в воротах показался отец. Заметив его, Софка вздрогнула от радости и, позабывшись, чуть не побежала ему навстречу. Разве он уже вернулся? А она слышала, что вскоре после смерти Марко отец снова уехал в Турцию. Но она сдержалась, так как по его решительным, размеренным шагам поняла, что он чем-то недоволен. Она заметила, что, увидав ее, да к тому же с Томчей, на прибранном дворе, перед побеленным домом, он скривился. На его тонких, морщинистых губах заиграла странная, ироническая улыбка, открывшая уже полусгнившие зубы. Софка похолодела.

Томча радостно побежал в дом, чтобы приготовиться к встрече тестя в горнице. Софка поджидала отца, словно окаменев. Ее так взволновала его улыбка, что у нее не было сил двинуться с места. В этой улыбке она угадала язвительность, злость и насмешку над ней, Софкой, — вот, мол, получила мужа, собственный дом и раздобрела; и над ее мужем Томчей, — вишь, как увивается! Софке был ясен смысл этой улыбки: «О! Глядите-ка, как зажили, как устроились! А я хожу без гроша за душой. Мы с матерью не нужны, нас позабыли!» И тут Софке пришло в голову, что, может быть, родители давно сидят без денег; со страхом поджидая отца, она укоряла себя: как это она не подумала раньше и тайком не посылала деньги, причем не отцу, а матери, чтобы он не чувствовал себя оскорбленным. Тогда бы он не пришел сюда таким сердитым. Но свекровь прервала течение ее мыслей. Она выбежала к эфенди Мите и, опередив Софку, вытирая об юбку руки, выпачканные в муке, с искренней радостью стала его приветствовать.