Эрвин Лазар - Фокусник (сборник рассказов)

Минуты не прошло, как вино уже было на столе. Корчмарь принес его в каком-то диковинном, похожем на античный, кувшине, обожженном до черноты, а рядом поставил пару обычных трактирных стаканов.

— Может, съедите чего? — дружелюбно спросил он.

— Если холодное, то лучше уж не надо, — сказал я, наполняя оба стакана до краев тягучим янтарным вином.

— Есть дичь, рыба, — предложил корчмарь. — Что прикажете?

— Времени у меня мало, спешу.

— Через пять минут все будет готово, — улыбнулся он.

От этой улыбки на душе у меня сразу сделалось весело, и я подумал, что не прощу себе, если уйду, так и не отведав здешней кухни.

— А рыба у вас какая?

— Любая, что водится в Шеде.

— И карликовый сом?

— Сколько угодно.

— Ну, разве что его…

Корчмарь тотчас исчез.

Один из стаканов я подвинул соседу.

— Ваше здоровье, — сказал я, поднимая свой, и с удивлением заметил, что обращаюсь к нему вроде как свысока.

Он жадно схватил стакан, обернулся, и я впервые мог разглядеть его. Это был тщедушный мужичок с рыжеватыми волосами. Кожа на его морщинистом лице повсюду, за исключением выпуклых желваков, намертво прилипла к кости; всю правую половину лица ему когда-то давно обожгло взорвавшимся порохом, и теперь она была усеяна черными крапинками и свищами, особенно густо теснившимися на лбу и вокруг глаза. Одна из крупинок попала в глазной белок и чернела там, вызывая одновременно жалость и страх.

— Лайош Радам, — представился он. — Спасибо. — И залпом выпил.

Фамилия показалась мне странной [2] «Радам» — при обратном прочтении образует венгерское слово «мадар» — «птица». , но вниманием моим в тот момент целиком завладел янтарный напиток. Скажи кто-нибудь прежде, что лучшее в своей жизни вино мне доведется пить в каком-то захолустье, я бы поднял того человека на смех. Теперь, однако, его очередь посмеяться, ибо здесь, в захолустье, в этой самой что ни на есть завалящей корчме, я пил лучшее в своей жизни вино.

— Колоссально! — восторженно заметил я, обращаясь к Лайошу Радаму.

— Да, вино здесь хорошее, — сказал он и обеими руками вцепился в стакан, будто боялся, что его отберут.

Хлопнула дверь, послышались гулкие шаги корчмаря, и тотчас в нос мне ударил аппетитный запах жареной рыбы. Корчмарь поставил ее передо мной на серебряном блюде размером с противень. Столовый прибор он не принес.

— Ешьте руками, — посоветовал он. — Так лучше всего.

Я вообще страсть как люблю карликового сома, но такого вкусного, как этот, еще не пробовал.

— Кто здесь готовит? — спросил я Лайоша Радама.

— Его жена. Вам бы еще попробовать спинку косули… Э-эх, объедение! — сказал он и прищелкнул языком.

— Вы голодны? — Я непроизвольно подвинул блюдо к нему.

— Нет-нет, — испуганно запротестовал он, прижав руки к груди и опасливо озираясь, будто нарушил какой-то запрет.

Глубоко запустив пальцы в мякоть, я отделил ее от хребта и как бы между прочим спросил:

— Вас почему здесь не любят?

Реакция его была странной: он улыбнулся. Я же подумал о том, что определить его возраст по внешности практически невозможно. Это иссохшее и изборожденное глубокими морщинами лицо с равной вероятностью могло принадлежать как семидесятилетнему, так и сорокалетнему мужчине.

— Знаете, кто такой пастушок? — спросил он.

— В каком смысле?

— Ну вот, не знаете. Птица такая.

— Не слышал.

— А любите птиц?

— Хм… Как деревья, как лошадей. Не больше.

— Ну да… Золотистую щурку видели?

— Кого?

— Золотистую щурку.

— Тоже птица?

— Да.

— Нет, вряд ли. Или если и видел, то не знал, что это она.

— А черную крачку?

— Тоже.

Он отвернулся и долго смотрел в стену, а когда снова взглянул на меня, глаза его выражали бесконечную скорбь.

— Я, знаете ли, любую птицу по полету узнавал. Какую угодно.

— Да… Это здорово, — как-то неловко закивал я.

Глаза его вдруг сузились, стали совсем как щелочки, и, не обратив никакого внимания на мои слова, он спросил:

— Читали в газете?

— О чем?

— О большой птице.

Я в недоумении уставился на него.

— А ведь о ней писали. Говорят, даже за границей.

Покончив с последним сомиком, я вытер пальцы о брюки. Радам придвинул ко мне свой стакан, и я машинально наполнил оба. Он с жадностью выпил.

— Говорят, первым ее увидел какой-то мальчишка из Гармоша. Он в Шеде купался, вдруг смотрит — падает в реку огромная птица. Распростертые крылья шире, чем Шед.

— Не может быть, — возразил я.