Джакомо Казанова - История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Стараясь сохранять непоколебимое спокойствие, я наблюдал за лицом этого предателя, который, казалось, остолбенел. Когда я увидел, что он мне не отвечает, я взял в руки молитвенный часослов, перекрестился, поцеловал образ Пресвятой Девы, оросил камеру святой водой и сделал вид, будто возношу молитву. Час спустя это животное, которое так и не шелохнулось и даже рта не раскрыло, решилось спросить меня, в котором часу должен спуститься с неба ангел и услышим ли мы какие-то сигналы его появления. «У меня нет сомнений, — ответил я, — что он появится в девятнадцать часов, мы услышим, как он будет работать, а в двадцать три часа он исчезнет; я полагаю, что работать четыре часа кряду для ангела — более чем достаточно, чтобы все завершить».

Полчаса спустя он изрек, что, наверное, все это мне приснилось. Тогда я холодно заметил, что уверен в обратном, и добавил, что он должен дать мне клятву бросить ремесло шпиона. Он растянулся на своем тюфяке и проспал два часа. Едва проснувшись, он спросил меня, нельзя ли подождать с принесением клятвы об отказе от шпионского ремесла до следующего дня; я ответил, что он вправе отложить клятву вплоть до последнего момента моего пребывания в камере, но что я ни за что не уведу его за собой, если предварительно он не поклянется мне, как этого требовала его покровительница — Пресвятая Дева. Я заметил, что лицо его выражает удовлетворение, ибо в глубине души он не сомневался в том, что ангел никогда не появится. Время, тянувшееся до наступления девятнадцати часов, показалось ему очень долгим, но и для меня оно тянулось бесконечно. Эта комедия меня забавляла, и я был уверен, что она возымеет действие. Однако меня одолевали сомнения. Я понимал, что все сорвется, если по забывчивости Лоренцо не передал книгу отцу Бальби.

В восемнадцать часов мне захотелось есть. Я выпил воду, а Сорадачи — все имевшееся в наличии вино, а на десерт он прикончил все запасы чеснока, который заменял ему варенье. Когда я услышал, как пробило девятнадцать часов, я упал на колени, приказав ему грозным голосом проделать то же самое. Он подчинился, вытаращив на меня глаза как полоумный. Когда я услышал слабый шум, означавший, что монах пролезает через отверстие в стене, я произнес: «Ангел идет» — и распластался на животе, подтолкнув Сорадачи, чтобы он принял то же положение. Шум от ударов стоял сильный. Я не двигался добрую четверть часа, а когда поднялся, то с трудом сдержал смех, увидев, что он послушно лежит на полу в той же позе. Три с половиной часа я прилежно читал, а он бормотал молитвы по четкам, вздыхал, несколько раз засыпал, жестикулировал перед образом Пресвятой Девы, — все это выглядело довольно комично. Когда пробило двадцать три часа, я поднялся, подал ему знак последовать моему примеру и снова распростерся ниц, поскольку ангелу надлежало удалиться, а нам — возблагодарить его. Отец Бальби вернулся к себе, и мы не услышали больше ни звука. Смятение, ужас, удивление — все эти чувства были написаны на физиономии злодея.

Я завел с ним разговор, чтобы проверить его способность здраво рассуждать. Мне показалось, что он потерял рассудок; в его словах не было ни малейшей логической связи; он говорил о своих прегрешениях, привязанностях и чудесах, о которых поведала ему жена; о том, как он мог бы поступить со мной; не ведая об истинной подоплеке событий, он выказал одну странную мысль, которая давала мне возможность схитрить. Он сказал, что если бы он не предал меня, то на меня ни за что не снизошла бы благодать Пресвятой Девы, и потому я должен быть ему за это признателен. Он хотел было снова принести клятву, но я ответил, что перед этим я должен получить весомое доказательство его послушания. Я велел ему неподвижно лежать на тюфяке, повернувшись лицом к стене, все то время, пока Лоренцо будет находиться в камере, а если тот к нему обратится, то отвечать нужно, не глядя ему в лицо, и только повторять, что он не может спать, поскольку его закусали блохи. Сорадачи пообещал в точности выполнить мои указания. Я добавил достаточно мягко, но тоном, не терпящим возражений, что такое я получил наставление, что мой долг теперь — не спускать с него глаз, и если я замечу, что он хоть мельком бросит взгляд на Лоренцо, то непременно задушу его. Ночью я описал монаху историю чудесного видения, чтобы он осознал, как важно в точности играть отведенную ему роль ангела. Я поведал ему, что мы выйдем отсюда ночью тридцать первого и что, включая его соседа по камере, нас будет четверо.