Бранимир Чосич - Скошенное поле

Днем пришел кум. Принес еду. Ненад уже научился отличать глухой свист приближающихся снарядов от резкого звука шрапнелей. Он узнавал чистый, звонкий и мелодичный звук снаряда, летящего с монитора, и ленивый, словно круглый (Ненад представлял его в виде большого жирного О ), полный звук наших орудий с крепостного вала. И хотя при каждом выстреле у Ненада сжималось сердце, все это очень забавляло его. Их? Наше? Наше зовут Илья-пророк. Нет, это их. Вот начинает наше! Как только начинаем мы, они замолкают. Когда отворяли дверь подвала, Ненад видел мирно сияющее июльское солнце. И это представлялось ему забавным.

Перед рассветом он проснулся от холода. Своды подвала ему показались и выше и страшнее. Маленькая керосиновая лампа освещала ближайший свод: на подушках и перинах женщины и дети спали одетыми. Мужчины дремали сидя. Ненад прикорнул у бабушки на коленях. Ясна сидела. Ненад видел, что она не спит. И под другими сводами в темноте блестели бодрствующие глаза: с мягким шелестом вдоль стен бегали серые зверьки. Ненад впервые увидел крыс и испугался…

Дверь открыта, небо ясно, всюду полный покой. По мокрой траве заросшего двора бегают и играют дети. Мужчины отправились за хлебом и водой. Пришел кум. Ясна плакала. Он поцеловал Ненада. И Ясну, чего раньше никогда не делал.

Дети пролезли через забор. Один малыш нашел шрапнельную пулю, другой — осколок гранаты. Они продолжали поиски и, подбирая по пути спелые ягоды шелковицы, добрались до переднего двора. На месте цветника с георгинами зияла огромная яма. Тут они заметили, что в доме на противоположной стороне улицы вместо окон на третьем этаже была сплошная дыра; на вывернутых металлических прутьях болтались куски красных занавесей.

Пришел старый служитель с корзиной овощей; дети бросились назад, с трудом протискиваясь через узкое отверстие в заборе.

Ненад остался один перед вымершими домами в пустом, изрытом дворе, пропитанном горьковатым запахом увядших георгинов, окруженный настороженным молчанием природы. В кармане куртки он обнаружил ключ от дома. Он остался у него со вчерашнего дня, после того как Мича закрыл дверь. Ненад сразу решил побежать домой за мячом. Чугунные ворота были заперты. Он перелез через ограду. Улица была безлюдна: посередине, поджав хвост, бежал желтый, грязный щенок. Солнце сияло, раскаленные камни и пыль пахли селитрой.

Ненад шел на цыпочках, двери отворял дрожащими руками: боялся встретить кого-нибудь в пустом доме. Галерея была усыпана шрапнельными пулями. Он набил ими карман. Взял мяч и насос. Потом подумал, что раз уж пришел, то мог бы захватить хотя бы одну подушку. Занавеси были все так же спущены, постели не убраны, одежда разбросана. Он выбрал подушку побольше, запер дом и пошел назад. На лестнице к нему начала ласкаться его пестрая кошечка. Он хотел и ее взять, но она убежала. Он положил подушку и стал гоняться за ней по двору. Спасаясь от него, кошка влезла на тутовое дерево, оттуда на крышу низкого сарая, пробежала по ней и исчезла в соседнем дворе. Ненад был весь в поту. Только тут он заметил, что громыхают пушки. Он понял, что ему давно следовало быть в подвале. Теперь уже дверь закрыта. А что будет с Ясной, когда она увидит, что его нет? Он схватил подушку, но она ему мешала бежать. Тогда он водрузил ее на голову и так перебежал через улицу.

Вот он у самой ограды. Свист приближался с неимоверной быстротой. Переходил в вой. Ненаду показалось, что земля уходит из-под ног. Его отбросило к самой ограде; подушка перелетела через него. Взрыв, гул, черные и красные круги, дышать нечем, по железной ограде словно барабанит крупный град. Когда все стихло, Ненад поднял голову. Встал. Перед ним дымилась поврежденная снарядом колокольня Саборной церкви. Надо как можно скорее перелезть через ограду. Он схватил подушку — посыпались перья. Все же он перекинул ее на ту сторону. И сам перелез. Но при этом зацепился штанами за что-то острое и разорвал их сверху донизу.

В воздухе стоял сплошной треск. Дверь подвала заперта. Он попробовал стучать кулаком, но и сам себя не слышал. Поднял камень и начал стучать им изо всей силы. Наконец, ему отворили, и вместе с наполовину выпотрошенной подушкой он скатился в темноту, в приторный запах керосина, в плесень. Он переходил из рук в руки и ничего не видел, кроме желтого пламени свечей. Ясна лежала без сознания, с распущенными волосами; женщины опрыскивали ее водой, терли ей виски. Ненад закричал. Она пришла в себя, судорожно сжала его в объятиях. Служитель нашел в его подушке кусок гранаты. Ненад еще не все понимал. Удивился, почему его все целуют. Наконец, решил: все думают, что он ходил за подушкой для Ясны, чтобы ей было куда положить голову. Ясна все повторяла: «Мой дорогой мальчик, мой дорогой мальчик!» Только теперь Ненад заметил, что нет ни мяча, ни насоса. И заплакал. Ему было стыдно от сознания, что все утешающие его уверены, что он плачет из-за порванной подушки, и поэтому он плакал все сильнее. Но все-таки не сказал ни слова о мяче. Заснул с тяжелым сердцем, удрученный всей этой ложью; он чувствовал себя недостойным любви Ясны. Он хорошо слышал, как служитель сказал: «Я бы его за это отколотил, здорово отколотил, чтобы запомнил, да, отколотил бы». И Ненад был с ним согласен.