Исроэл-Иешуа Зингер - На чужой земле

Даже охнуть не успев, Росцакова упала как подкошенная. Он зарубил ее с одного удара, ловко и умело. Как свинью.

Так же ловко, привычным движением, заткнул за пояс топор, а потом вернулся домой и лег в постель.

— А-а-а! — устало зевнул, растянувшись на широкой кровати. — А-а-а!

Только сейчас он почувствовал, какая она широкая и удобная.

На другой день евреи боялись выехать из местечка, чтобы отправиться по деревням. В синагоге только и говорили, что о кровопролитии.

Банщик Францишек обходил еврейские дома и стакан за стаканом пил вино, которое хозяева купили к Пейсаху, но сейчас щедро ему наливали. Он поглаживал густые, как у Франца Иосифа, бакенбарды, поигрывал золочеными пуговицами на засаленном полковничьем мундире и снова и снова рассказывал, что говорят между собой гои:

— Они, наши-то, значит, говорят, что во такими ножами их всех вырежут. Во такими!

И, запрокинув голову, как теленок перед закланием, проводил грязным пальцем по небритой шее:

— Чик!..

1924

Люк, огромный, как теленок, волкодав с красивым, пышным хвостом, встретился с русской революцией внезапно, неожиданно.

Его хозяин, отставной генерал, сухонький старичок с красным, как обожженный кирпич, всегда гладко выбритым лицом, несколько дней читал газеты. Очень много газет. И при этом шагал по кабинету туда-сюда. Сколько Люк его знал, у него никогда не было такой привычки.

Люк поднимал уши, принюхивался, пытаясь понять, что происходит. Но, не учуяв ничего необычного, опять спокойно ложился на персидский ковер, вытягивался во всю длину на вытканном тигре и мечтал. Мечтал, как на охоте поймает за хвост зайца, притаившегося под кустом. Мечтал, как во двор зайдет старьевщик-татарин с кипой ношеной одежды, а он, Люк, цапнет его за толстую лодыжку.

С революцией он встретился на улице.

Это было так.

Они вышли из дома ранним утром, Люк впереди, хозяин, генерал, за ним. И тут Люк заволновался, забеспокоился, сразу почуяв кровь.

Он не узнал улицу.

По всегда нарядному, красивому проспекту, где ездят только кареты, автомобили и верховые, тащились тысячи людей, почти все в шинелях.

Сами шинели его не удивили, Люк давно на них насмотрелся, и они мало его интересовали, как и его хозяина. Но Люк привык, что они идут строем, в правильном порядке, топая ногами в такт. И начинают топать еще сильнее, когда видят его и генерала. Вдруг кто-то выкрикивает на весь проспект:

— Смир-р-р-на!

И все отзываются, как стадо гусей:

— Рав! Лав! Сок! Про! Во!

А если встречалась одна шинель, то сразу же отступала в сторону, давая дорогу, и вытягивалась по струнке.

Но сейчас шинели двигались не по мостовой, как всегда, а по тротуару. Расстегнутые, они шли вразвалочку, не спеша, смеялись, лузгали семечки, наступали друг другу на ноги. И на всех были банты, Люк таких никогда раньше не видел. Красные банты на шапках, пуговицах, штыках, ремнях. Некоторые вообще были обвязаны красными ленточками с головы до ног, и Люку это очень не понравилось, аж в животе забурлило от гнева.

«Р-р-р! — захрипело у него в горле. — Р-р-р!»

Никто даже не обернулся. Люк поднял узкую, острую морду и умными глазами посмотрел на хозяина. Пес не мог поверить, что генерал видит то же самое, что видит он, и попытался показать ему, что творится вокруг. Вывалив длинный, розовый язык, он стал искать хозяйскую руку в замшевой перчатке, чтобы лизнуть, обратить на себя внимание. Искал и не находил. Хозяин не придерживал саблю, как обычно, а спрятал руку за лацкан, красный лацкан с белым крестом. И Люк растерялся. Очень хотелось залаять. Но лай застрял в глотке, и пес все никак не решался при хозяине выпустить его на свободу прямо посреди улицы.

Пройдя уже немалый путь и оказавшись на углу с бульваром, Люк понемногу начал успокаиваться. Двое кавалеристов в длинных шинелях с разрезом стремительно приблизились и крикнули низкими, мощными голосами:

— Стоять, генерал!

— Остановись!

Люк принял их выкрики за обычное приветствие, и его собачьи чувства совсем успокоились. Он тут же позабыл о своем первоначальном смятении. Но вместо того чтобы вытянуться по струнке и смотреть генералу в глаза, пока он не разрешит идти, длинные шинели вытащили из ножен блестящие острые сабли и стали резать генералу мундир. Один кавалерист спарывал золотые аксельбанты, а второй схватился за украшенный кистью эфес сабли генерала. И тогда Люк разозлился по-настоящему.