Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Когда мы еще ехали к редуту, государь подозвал меня и очень любезно, протянув руку, спросил: «А кому обязаны мы тем, что не бросили Плевну и теперь овладели ею? Кто 31 августа, после неудачных атак, подал первый голос против отступления?» Такой неожиданный вопрос несколько озадачил меня, но государь прибавил: «Я не забыл этой заслуги твоей; тебе мы обязаны нынешним нашим успехом».

Глубоко был я тронут таким вниманием государя; но еще более тронуло меня отношение государя уже на редуте, когда я стоял и разговаривал с генералом Обручевым и некоторыми другими лицами свиты, и государь, подойдя к нам, повторил при них сказанное мне прежде одному, а затем сообщил, что награждает меня орденом Святого Георгия 2-й степени. Тут начались обычные поздравления и лобзания.

Я протестовал сколько мог и со всей искренностью утверждал, что не считаю себя заслужившим такой награды, что мне совестно будет носить этот высокий знак боевых заслуг. Государь весьма любезно возразил: «Нет, я признаю, что ты заслужил вполне, – а затем с улыбкой спросил: – А считает ли военный министр, что и я заслужил георгиевский темляк?» Восхищенные благодушием государя, все мы, окружавшие его, прокричали ему с неподдельным одушевлением «ура!».

На возвратном пути с позиции в Порадим я припоминал, что уже в третий раз в жизни приходится мне после продолжительной и тягостной осады укрепленной позиции испытывать резкий переход от томительного выжидания к счастливой развязке: в 1839 году – под Ахульго, в 1859 году – под Гунибом и теперь – под Плевной. Гул орудий и перестрелка, постоянно слышанные в течение месяцев, вдруг умолкают; все войска, прятавшиеся осторожно от неприятельских выстрелов в траншеях, за насыпями, за естественными складками местности, бросили свои норы и уже занимают места, так долго остававшиеся для них недоступными; биваки, на которых еще вчера стояли наши резервы, теперь опустели; наши штыки блестят там, где еще вчера держался неприятель. Немедленно по возвращении в Порадим государь призвал меня к себе и, вручив орденские знаки Святого Георгия 2-й степени, обнял меня и снова благодарил в самых задушевных выражениях.

29 ноября. Вторник.В 11 часов утра государь со всей свитой поехал в Плевну. Любопытно было проезжать мимо опустевших батарей и редутов – как наших, так и турецких. Нас изумляли произведенные неприятелем гигантские работы. Подъезжая к Плевне, государь был встречен великим князем главнокомандующим со всей его свитой. Оба брата обнялись сердечно; государь надел на великого князя ленту Георгиевского ордена, тут же объявил о наградах генералам Непокойчицкому, Тотлебену, князю Имеретинскому, Левицкому и князю Масальскому и послал георгиевские кресты главным начальствующим лицам гренадерского корпуса, которому досталась главная роль во вчерашнем бое. Тут же, на высоте, в виду Плевны, отслужено было молебствие. Погода поправилась, даже выглянуло солнце. К молебствию подошли некоторые из ближайших частей войск. Они провели более суток в поле, почти без пищи; несмотря на то, шли бодро и имели воинственный вид.

После молебствия мы въехали в самый город по узким, грязным улицам, более похожим на канавы для стока нечистот. Многие кварталы были в развалинах; в иных домах выбиты стекла; но вообще город претерпел мало. Жителей было очень немного; попадавшиеся небольшими кучками болгары смотрели приветливо; но гораздо более видели мы угрюмых, диких лиц пленных турок. Мы наткнулись на целую колонну турецких пленных, препровождаемых под конвоем румынских войск.

В одном из лучших домов города был приготовлен завтрак. Здесь мы сошли с лошадей, а после завтрака представился государю пленный Осман-паша. Он был ранен в ногу, и потому его поддерживали под руки. Он держал себя с достоинством, отвечал на вопросы государя вежливо, но без унижения, и лицо его заметно оживилось, когда государь объявил, что оставляет ему оружие в знак уважения мужественной его защиты.

После того государь, проезжая верхом по грязной улице, остановился у православной церкви, в которую вход был более похож на вход в какой-нибудь кабак. Его встретило духовенство с крестом и хоругвями; после короткого молебствия государь сел в экипаж и выехал из города, по дороге к мосту на Виде; за ним двинулись мы все, составлявшие свиту. Ехали мимо огромной массы турецких семейств и пленных, занимавших долину по обеим сторонам дороги. Разноцветная эта толпа с повозками и волами покрывала все скаты возвышений. Вид был живописный, но вместе с тем раздирающий сердце. Много израненных, изувеченных; многие из них тут же в наших глазах умирали; истощенные лица, оборванная одежда. Повсюду разбросаны патроны, обломки, скелеты давно уже павших лошадей и волов. Да и тела человеческие едва были засыпаны землей; тут и там торчали из-под земли руки и ноги.