Петр Радченко - На заре

— Не понимаю, ничего не понимаю, откуда на мою голову вся эта кутерьма, — вздохнул Лаврентий.

— Сами ж и виноваты! — бросил Виктор.

Лаврентий вытаращил на него глаза.

— В чем же моя вина?

— Не якшайтесь с Бородулей и крестным! — выпалил Виктор. — Они вас до добра не доведут!..

Лаврентий встал.

— Значит, и ты супротив батька? — спросил он обиженно. — За кого ж ты меня считаешь? Без головы я, по-твоему?

— Не любите вы, когда вам правду в глаза говорят, — корил его Виктор. — И маманя, и дедушка не хотят, чтобы вы с ними знались.

— Ну, хватит учить меня, сопляк! — с сердцем прервал его Лаврентий. — Бери корзину!

До самого дома шли молча. Лаврентий страшно обиделся, что сын не поддержал его, не защитил от нападок матери и деда, а стал на их сторону, высказал свое отрицательное отношение к Молчуну и Бородуле. А больше всего волновало то, что в семье не стали почитать его, как почитали раньше, в мирное время. Теперь он как бы отходил на задний план — в доме подчинялись только дедушке, старику Наумычу: слово его было законом для всех. Лаврентий не хотел смириться с этим, и его раздирало болезненное самолюбие, душил гнев…

Виктор тоже был охвачен тревожными мыслями. Ему не хотелось обижать отца, которого любил и ценил с малолетства, но и против деда не шел, тем более, что считал его безукоризненно честным и справедливым, прислушивался к его мнению, даже подражал ему во всем.

В кухне собрались к ужину. Лаврентий сидел за столом злой, ел неохотно, ни на кого не глядел. Дед покашливал, нервно щипал усы, бороду, кряхтел и, наконец, не выдержав, сказал наставительно:

— Ты, Лавруха, как хочешь, а я умный даю тебе совет: не встревай в эту кашу. Мне все видно. Уж я, как говорится, в людях живал, свету видал, топор на ноги обувал, топорищем подпоясывался.

Лаврентий недовольно наморщил лоб, скривил губы.

— Никуда я не встреваю, папаша! Это дело еще такое. Ничего точного нет. Разговоры да и только.

— И все ж лучше держись в стороне от них, — повторил Наумыч.

— Я и так держусь, — буркнул Лаврентий.

Виктор с матерью, поглядывая то на одного, то на-другого, следили за напряженным разговором.

— Знаешь, земля слухом полнится, — продолжал Наумыч. — Там аукнется, а здесь откликнется. Вот дошли сюда вести про бандитов в Царицынской даче, и тут дерьмо зашевелилось. Ты не думай, что Молчун зря приходил к тебе голову морочить. Не водись с ним — потом пожалеешь, беды не оберешься.

Лаврентий досадливо махнул рукой, закрылся в великой хате и, раздевшись, лег в постель. Виктор зажег лампу в спальне и увлекся чтением. Мать убрала посуду со стола, принялась вязать чулок. Наумыч собирался чинить упряжь.

Тоненькая книжка в мягком красном переплете сразу же завладела вниманием Виктора. Он читал, перелистывал ее, подолгу сидел с задумчивыми глазами, затем снова склонялся над отдельными страницами… Мать украдкой поглядывала на него в чуть приоткрытую дверь, и ей казалось, что лицо сына как-то изменилось в эти минуты. Она еще никогда не видела, чтобы он читал так увлеченно. И у нее невольно возникло желание узнать, что же это за книга, над которой так можно убиваться, мучить себя. Наконец, не устояв против соблазна, она подошла к сыну, положила руку на его плечо и ласково спросила:

— Что читаешь, сынок?

Виктор поднял на нее усталые глаза, сказал:

— Ленина, маманя.

— Ленина? — с испугом переспросила она. — Про что же в ней?

— Про бедняков, про жизнь бедняцкую.

— А-а, — протянула мать, потом вошла в великую хату взволнованно шепнула мужу: —Ты не спишь, Лавро?

— Нет, — выпростав руки из-под головы и повернувшись на бок, отозвался Лаврентий в темноте. — А что?

Мать наклонилась над его ухом.

— Витя Ленина читает.

В дверь заглянул Наумыч, обратился к снохе:

— Параско, ты не брала… — потом он сплюнул с досады, махнул рукой: — Они ось лежат на окне, и кисет, и люлька [47] Люлька — здесь — курительная трубка. — прим. Гриня. . А я думал…

Лаврентий приподнялся на локоть, переспросил:

— Какого Ленина?

— Да ты что? Не знаешь Ленина? — шепнула Прасковья, направляясь в кухню.

— Погодь, куда ты? — остановил ее Лаврентий. — Это тот, что дал всем буржуям по морде?

— А то какой же! — сказала Прасковья, заглянула в дверь и, увидев, что свекор набивает люльку табаком, вернулась и снова припала к мужу: — Книгу его где-то достал.

— А… так, так, — проговорил Лаврентий. — Значит, и к нам пожаловал этот человек. Не ждали.