Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Потом закончились концерты, погода испортилась, подруги мои покинули Бальбек, не вся стайка вместе, как ласточки, но все-таки в одну неделю. Первой уехала Альбертина, внезапно, и никто из ее подруг не понял, ни тогда, ни потом, почему она так неожиданно вернулась в Париж, куда ее не призывали ни труды, ни развлечения. «Уехала и даже не попрощалась», — ворчала Франсуаза, даром что на самом деле ей хотелось, чтобы мы последовали ее примеру. Ей казалось, что мы злоупотребляем терпением немногочисленной теперь прислуги, остававшейся только ради немногих последних постояльцев, и директора, который «на этом терял». А из гостиницы и правда уже давно почти все разъехались, ее вот-вот должны были закрыть, и никогда еще здесь не было так хорошо. Директор, впрочем, так не думал: минуя промозглые гостиные, у дверей которых больше не торчали лакеи, он мерил шагами коридоры, одетый в новый редингот и настолько преображенный трудами парикмахера, что на одну часть его бесцветной физиономии приходилось три части косметики; кроме того, он беспрестанно менял галстуки, благо вся эта элегантность стоила дешевле, чем отопление и прислуга: так тот, кто не может послать десять тысяч франков на благотворительность, с легкостью демонстрирует свое великодушие тем, что дает сто су чаевых телеграфисту, доставившему ему телеграмму. Директор словно производил смотр пустоте, пытался с помощью своего безупречного наряда придать временный характер запустению, завладевшему гостиницей после окончания не слишком удачного сезона, и напоминал призрак короля, который бродит по руинам того, что некогда было его дворцом. Особенно он негодовал, когда из-за отсутствия пассажиров отменили до весны местный поезд. «Здесь не хватает средств транспортации», — говорил директор. Несмотря на убытки, он строил грандиозные планы на будущее. Однако в памяти у него по-прежнему в точности хранились красивые выражения, которые можно было отнести к гостиничному делу, чтобы его возвеличить: «Мне иной раз не на кого было опереться, хотя в ресторане я собрал превосходную команду, — говорил он, — однако посыльные оставляли желать лучшего; вот увидите, какую армию я выставлю в будущем году». А пока из-за того, что перестала работать железная дорога, ему приходилось посылать за почтой, а иной раз и возить постояльцев на вокзал в двуколке. Во время таких поездок я часто просился посидеть рядом с кучером — это позволяло мне бывать на воздухе в любую погоду, как той зимой, которую я провел в Комбре.

Однако иной раз дождь так хлестал, что приходилось нам с бабушкой, поскольку казино закрылось, оставаться в почти уже опустевшей гостинице, напоминавшей трюм корабля в сильный ветер; каждый день, словно во время морского путешествия, всё новые люди из тех, рядом с кем мы прожили три месяца как с незнакомцами, — председатель из Ренна, староста адвокатов из Кана, американская дама и ее дочки — подходили к нам, вступали в разговор, изобретали способы скоротать время, обнаруживали какой-нибудь талант, обучали нас какой-нибудь игре, приглашали на чай или помузицировать, встретиться в определенный час, объединить усилия в поисках таких занятий, которым бы мы были рады по-настоящему, а не притворно, попросту говоря, поскучать вместе, словом, перед тем, как разъехаться, они завязывали с нами дружбы, которые обрывались одна за другой, как только они покидали гостиницу. Я даже свел знакомство с молодым богачом, с одним из двух его друзей и с актрисой, вернувшейся на несколько дней; правда, теперь их компания уменьшилась до трех человек: второй друг отбыл в Париж. Они пригласили меня пообедать с ними в их ресторане. По-моему, они были довольны, когда я отказался. Но само приглашение было сделано с отменной любезностью, и хотя исходило оно на самом деле от богача, потому что остальные были всего лишь его гостями, но его спутник маркиз Морис де Водемон принадлежал к очень знатному семейству, поэтому актриса, спрашивая у меня, приду ли я, инстинктивно прибавила:

— Морис будет так рад.

А когда я встретился с ними в холле, богач стушевался, и ко мне обратился именно г-н де Водемон:

— Не окажете ли вы нам удовольствие отобедать с нами?

В сущности, я очень мало успел насладиться Бальбеком, и теперь мне хотелось на будущий год сюда вернуться. Мне казалось, что я пробыл здесь слишком недолго. Друзья мои были другого мнения и в письмах спрашивали, не собираюсь ли я остаться там навсегда. И оттого, что я видел имя «Бальбек», которое им приходилось надписывать на конвертах, и оттого, что окно мое выходило не на поля и не на улицу, а на морские пространства, а по ночам я слышал ропот волн и, закрывая глаза, вверял им мой сон, словно лодку, — от всего этого я поддавался иллюзии, что благодаря интимной близости с морем в меня незаметно проникают его чары, наподобие того, как бывает при обучении во сне.