Александр Дюма: Дюма. Том 02. Асканио

— Берегитесь, ваше величество: желая удостоиться этой чести, я буду просто великолепен! — пошутил Челлини.

— Хорошо, хорошо, Бенвенуто, — засмеялся король. — Мы станем рассматривать ваше усердие как желание нам польстить.

— Что ж, в добрый час, ваше величество! Такие слова мне по душе, и я постараюсь льстить вам как можно больше… Итак, — продолжал он, обращаясь к придворным, — не забывайте, пожалуйста, знатные дамы и господа, что моими устами говорит сам король! Господа нотариусы, приготовили ли вы контракт, который его величество удостаивает собственноручной подписи? Впишите же имена супругов.

Оба нотариуса взяли перья и положили перед собой два контракта, один из которых должен был храниться в государственном архиве, а другой — у них в конторе.

— Одна из сторон, вступающих в брак, — знатная и могущественная мадмуазель Коломба д’Эстурвиль.

— Коломба д’Эстурвиль, — машинально повторили нотариусы.

Придворные слушали Бенвенуто с величайшим любопытством.

— Другая сторона, — продолжал Челлини, — знатнейший и могущественнейший Асканио Гадди, сеньор Йельский.

— Асканио Гадди! — воскликнули в один голос прево и д’Орбек.

— Простой подмастерье! — с горечью прибавил прево, обернувшись к Франциску I.

— Асканио Гадди, сеньор Йельский, — как ни в чем не бывало продолжал Бенвенуто, — которому король Франциск Первый, по своей великой милости, жалует французское подданство и должность управляющего королевскими замками.

— Если ваше величество приказывает, я готов повиноваться, — сказал прево, — но все же…

— По ходатайству Асканио Гадди его величество жалует мессиру д’Эстурвилю, прево города Парижа, титул камергера.

— Ваше величество, я согласен, — сказал прево д’Эстурвиль, окончательно сдаваясь.

— О Боже мой! Боже мой! Неужели это не сон! — пролепетала Коломба, падая на стул.

— А я? Как же я-то? — воскликнул д’Орбек.

— Что касается вас, граф, — заявил Челлини, продолжая выполнять королевские обязанности, — я пощажу вас и не назначу судебного расследования по вашему делу, хотя вы и вели себя непозволительно. Великодушие, так же, как щедрость, — одна из добродетелей короля. Не так ли, ваше величество?.. — проговорил он, обращаясь к Франциску I. — Но вот и контракты готовы. Давайте их подпишем, господа.

— Ну чем не король! — воскликнул Франциск I, веселясь, как школьник.

Король подписал контракт и передал перо Асканио, а тот, начертав дрожавшей рукой свое имя, отдал перо Коломбе, которой Диана помогла подняться со стула и подвела к столу, заботливо поддерживая под локоть. Руки влюбленных соединились, и оба чуть не потеряли сознание.

Затем настала очередь Дианы подписать контракт; от нее перо перешло к госпоже д’Этамп; герцогиня передала его прево, тот — графу д’Орбеку и, наконец, граф — испанскому послу.

А под всеми этими громкими именами четким, твердым почерком подписался Бенвенуто Челлини. А ведь его жертва была, пожалуй, самой большой.

Подписав контракт, испанский посол подошел к герцогине.

— Наш уговор остается в силе, не правда ли, мадам? — спросил он.

— О Господи! — воскликнула она. — Поступайте, как знаете. Какое мне дело до Франции! Какое мне дело до целого мира!

Герцог поклонился и вернулся на свое место.

— Кажется, император намерен сделать герцогом Миланским не короля Франциска, а его сына? — спросил в эту минуту посла его племянник, еще молодой и неопытный дипломат.

— Герцогом Миланским не будет ни тот, ни другой, — ответил посол.

Тем временем присутствующие один за другим подписывались под контрактом.

Бенвенуто подошел к Франциску I и, опустившись на одно колено, проговорил:

— Сир, я только что приказывал, как король, а теперь молю вас, как самый смиренный и преданный из ваших подданных: ваше величество, окажите мне последнюю милость!

— Говори, Бенвенуто, говори, — благосклонно ответил король, наслаждаясь сознанием своего могущества. — Скажи, чего ты хочешь?

— Вернуться в Италию, ваше величество, — ответил Бенвенуто.

— Как — в Италию?! — воскликнул король. — Ты должен сделать для меня так много прекрасных вещей, неужели ты хочешь меня покинуть? Нет, я не согласен.

— Я вернусь! Клянусь вам, сир! Но сейчас отпустите меня. Я должен побывать на родине. Не стану говорить о том, что мне пришлось пережить и как я страдаю, — тихо прибавил он, грустно покачав головой, — этого не передашь словами. Только воздух родины может излечить мое израненное сердце. Вы могущественны, щедры, ваше величество, и я люблю вас. Я непременно вернусь, как только солнце родины исцелит меня. К тому же я оставляю вам Асканио — мое второе я, и Паголо — мою правую руку; они заменят вам Бенвенуто, ваше величество. А когда ласковый ветер родной Флоренции развеет мою печаль, я вернусь, и тогда уж ничто на свете, кроме смерти, не разлучит нас!