Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Шико предоставил ему покончить с этим делом; когда же Горанфло поставил стакан на стол, он сказал:

— Ну хорошо, кончайте свой рассказ, он меня заинтересовал, честное слово! Значит, вы лишили их одного блюда за то, что, по их мнению, им не хватало еды?

— Совершенно точно.

— Это чрезвычайно остроумно.

— Наказание возымело необыкновенное действие: я думал, что они взбунтуются — глаза у них сверкали, зубы лязгали.

— Они были голодны, тысяча чертей, — сказал Шико. — Вполне естественно.

— Вот как! Они были голодны?

— Разумеется.

— Вы так считаете? Вы так думаете?

— Я просто уверен в этом.

— Так вот, в тот вечер я заметил одно странное явление и хотел бы, чтобы о нем высказались ученые. Я призвал брата Борроме и дал ему указание насчет отмены одного блюда, а также, ввиду мятежного настроения, отменил вино.

— Дальше? — спросил Шико.

— Наконец, чтобы увенчать дело, я велел провести дополнительное воинское учение, ибо желал окончательно сокрушить гидру мятежа. Об этом, вы, может быть, знаете, говорится в псалмах. Подождите, как это: “Cabis poriabis diagonem”. Эх, да вам же это, черт побери, невдомек.

— “Procutabis draconem” [9] cокрушишь змия (лат.). Шико поправляет Горанфло, коверкающего тексты Священного писания. (Прим, автора.) , — заметил Шико, подливая настоятелю.

— Draconem, вот-вот, браво! Кстати о драконах: попробуйте-ка угря, он изумителен, просто тает во рту.

— Спасибо, я уже и так не могу продохнуть. Но рассказывайте, рассказывайте.

— О чем?

— Дао том странном явлении.

— Каком? Я уже не помню.

— О том, которое вы хотели предложить на обсуждение ученых.

— Ах да, припомнил, отлично.

— Я слушаю.

— Так вот, я велел провести вечером дополнительное учение, рассчитывая увидеть негодников обессиленными, бледными, потными. Я даже подготовил проповедь на текст “Ядущий хлеб мой…”

— Сухой хлеб, — вставил Шико.

— Вот именно, сухой, — вскричал Горанфло, и циклопический взрыв хохота раздвинул его мощные челюсти. — Я предвкушал, как обыграю эти слова, я целый час веселился при этой мысли. Но представьте себе — во дворе передо мною оказывается целое войско необыкновенно живых, подвижных молодцов, прыгающих, словно саранча, и все — под воздействием иллюзии, о которой я и хочу узнать мнение ученых.

— Какой же такой иллюзии?

— От них за версту разило вином.

— Вином? Значит, брат Борроме нарушил ваш запрет?

— О, в Борроме я уверен, — вскричал Горанфло, — это само нерассуждающее послушание. Если бы я велел брату Борроме поджариться на медленном огне, он тотчас пошел бы за решеткой и хворостом.

— Вот ведь как плохо я разбираюсь в людях! — сказал Шико, почесав нос. — На меня он произвел совсем иное впечатление.

— Возможно, ноя-то, видишь ли, своего Борроме знаю, как тебя, дорогой мой Шико, — сказал дон Модест, который, пьянея, впадал в чувствительность.

— И ты говоришь, что пахло вином?

— От Борроме — нет, от монахов — как из бочки, да к тому же они были словно раки вареные. Я сказал об этом Борроме.

— Молодец!

— Да, я-то не дремлю!

— Что же он ответил?

— Подожди, это очень тонкое дело.

— Вполне верю.

— Он ответил, что сильная охота к чему-либо может приводить к результату, подобному удовлетворению желания.

— Ого! — сказал Шико. — И правда, дело, как ты сказал, очень тонкое, черти полосатые! Твой Борроме парень с башкой. Теперь меня не удивляет, что у него такие тонкие губы и такой острый нос. И это объяснение тебя убедило?

— Вполне. Ты и сам убедишься. Но подойди поближе, у меня голова кружится, когда я встаю.

Шико подошел.

Горанфло сложил огромную ладонь трубкой и приложил ее к уху Шико.

— Подожди, я все объясню. Ты помнишь дни нашей юности, Шико?

— Помню.

— Дни, когда кровь у нас была горяча?.. Когда нескромные желания?..

— Аббат, аббат! — с упреком произнес целомудренный Шико.

— Это слова Борроме, и я утверждаю, что он прав. Не происходило ли тогда с нами нечто подобное? Разве сильная охота не давала нам тогда иллюзии удовлетворения?

Шико разразился таким хохотом, что стол со всеми расставленными на нем бутылками заходил ходуном, словно палуба корабля.

— Замечательно, замечательно, — сказал он. — Надо мне поучиться у брата Борроме, и когда он просветит меня своими теориями, я попрошу вас, достопочтенный, об одной милости.

— И ваше желание будет исполнено, как все, чего вы попросите у своего друга. Но скажите, что же это за милость?