Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— …в то время как я двигаюсь по нисходящей, не так ли? — насмешливо спросил Шико.

— Это из-за вашего ложного положения, господин Брике.

— Господин настоятель, а вы помните евангельское изречение?

— Это какое же?

— “Низведу гордых и вознесу смиренных”.

— Подумаешь! — сказал Горанфло.

— Вот тебе на! Он берет под сомнение слово Божие, еретик! — вскричал Шико, воздевая руки к небу.

— Еретик! — повторил Горанфло. — Это гугеноты еретики.

— Ну, значит, схизматик!

— Что вы хотите сказать, господин Брике? Право же, я не знаю что и думать.

— Ничего не хочу сказать. Я уезжаю и пришел с вами попрощаться. А посему прощайте, дон Модест.

— Вы не покинете меня таким образом!

— Покину, черт побери!

— Вы?

— Да, я.

— Мой друг?

— В величии друзей забывают.

— Вы, Шико?

— Я теперь не Шико, вы же сами меня этим только что попрекнули.

— Я? Когда же?

— Когда упомянули о моем ложном положении.

— Попрекнул! Как вы сегодня выражаетесь!

И настоятель опустил огромную голову, так что все три его подбородка, приплюснутые к бычьей шее, слились воедино.

Шико наблюдал за ним краем глаза: Горанфло даже слегка побледнел.

— Прощайте и не взыщите за высказанную вам в лицо правду…

Шико направился к выходу.

— Говорите мне все, что вам заблагорассудится, господин Шико, но не смотрите на меня так!

— Поздно вы спохватились!

— Это никогда не поздно! И, уж во всяком случае, нельзя уходить, не позавтракав, черт возьми! Это нездорово, вы мне сами так говорили раз двадцать! Давайте поедим.

Шико решил одним махом отвоевать все позиции.

— Нет, не хочу! — сказал он. — Здесь уж очень плохо кормят.

Все прочие нападки Горанфло сносил мужественно. Но это его доконало.

— У меня плохо кормят? — пробормотал он в полной растерянности.

— На мой вкус, во всяком случае, — сказал Шико.

— В последний раз, когда вы завтракали, была плохая еда?

— У меня и сейчас противный вкус во рту. Фу!

— Вы сказали “фу”? — вскричал Горанфло, воздевая руки к небу.

— Да, — решительно сказал Брике, — я сказал “фу”!

— Но почему? Скажите же.

— Свиные котлеты гнуснейшим образом подгорели.

— О!

— Фаршированные свиные ушки не хрустели на зубах.

— О!

— Каплун с рисом совершенно не имел аромата.

— Боже праведный!

— Раковый суп был чересчур жирный!

— Милостивое Небо!

— На поверхности плавал жир, он до сих пор стоит у меня в горле.

— Шико, Шико! — вздохнув, сказал дон Модест таким же тоном, каким умирающий Цезарь взывал к своему убийце: “И ты, Брут!”

— Да к тому же у вас нет для меня времени.

— У меня?

— Вы мне сами сказали, что заняты. Говорили вы это, да или нет? Не хватало еще, чтобы вы стали лгуном.

— Это дело можно отложить. Ко мне должна прийти одна просительница.

— Ну, так и принимайте ее.

— Нет, нет, дорогой господин Шико. Хотя она прислала мне сто бутылок сицилийского вина…

— Сто бутылок сицилийского вина?

— Я не приму ее, хотя это, видимо, очень важная дама. Я не приму ее. Я буду принимать только вас, дорогой господин Шико. Она хотела у меня исповедаться, эта знатная особа, которая дарит сицилийское сотнями бутылок. Так вот, если вы потребуете, я откажу ей в моем духовном руководстве. Я велю передать ей, чтобы она искала себе другого духовника.

— Вы это сделаете?

— Только чтобы вы со мной позавтракали, господин Шико, только чтобы я мог загладить свою вину перед вами.

— Вина ваша проистекает из вашей чудовищной гордыни, дон Модест…

— Я смиряюсь душой, друг мой.

— …и вашей беспечной лени.

— Шико, Шико, с завтрашнего же дня я начну умерщвлять свою плоть, заставляя монахов ежедневно производить военные упражнения.

— Монахов? Упражнения? — спросил Шико, вытаращив глаза. — Какие же? С помощью вилки?

— Нет, с настоящим оружием!

— С боевым оружием?

— Да, хотя командовать очень утомительно.

— Вы будете обучать своих монахов военному делу?

— Я, во всяком случае, отдал соответствующие распоряжения.

— С завтрашнего дня?

— Если вы потребуете, то даже с сегодняшнего.

— А кому в голову пришла мысль обучать монахов военному делу?

— Кажется, мне самому, — сказал Горанфло.

— Вам? Это невозможно.

— Это так, я отдал такое распоряжение брату Борроме.

— А что это за брат Борроме?

— Ах, да вы даже его не знаете.

— Кто он такой?

— Казначей.

— Как же у тебя появился казначей, которого я не знаю, ничтожество ты этакое.