Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Это от тебя одного зависит, великий король, от тебя одного.

— Видеть, как ты отправляешься по городам и весям?

— По городам и весям. Самое пламенное мое желание сейчас — попутешествовать.

— Значит, если бы я послал тебя куда-нибудь, как Жуаеза, ты бы согласился?

— Не только согласился бы — я просто мечтаю об этом. Я умоляю тебя послать меня куда-нибудь.

— С поручением?

— С поручением.

— Ты бы поехал в Наварру?

— Хоть к черту на рога, великий король!

— Ты что, потешаешься надо мною, шут?

— Ваше величество, если я и при жизни был не слишком весел, то, клянусь вам, после смерти стал еще печальнее.

— Но ведь только что ты отказывался уехать из Парижа.

— Милостивый мой повелитель, я был не прав, решительно не прав и очень в этом раскаиваюсь.

— Так что, теперь ты хочешь уехать из Парижа?

— Немедленно, прославленный король, сию же минуту, великий монарх!

— Ничего не понимаю, — сказал Генрих.

— А разве ты не слышал слов, произнесенных главнокомандующим французским флотом?

— Каких именно?

— О разрыве с любовницей господина де Майена?

— Да, ну и что же?

— Если эта женщина, влюбленная в такого очаровательного юнца, как герцог, ибо Жуаез и вправду очарователен…

— Конечно.

— …если эта женщина расстается с ним, вздыхая, значит, у нее есть на то веская причина.

— Вероятно, иначе она не отпустила бы его.

— Ну, а ты знаешь, какая?

— Нет.

— И не догадываешься?

— Нет.

— Причина в том, что господин де Майен возвращается.

— Ого! — вырвалось у короля.

— Наконец-то ты понял, поздравляю.

— Да, я понял… но все же…

— Что все же?

— По-моему, причина не очень веская.

— Какие же у тебя на этот счет соображения, Генрике? Я очень рад буду с ними согласиться. Говори.

— Почему бы этой женщине не порвать с Майеном, вместо того чтобы прогонять Жуаеза? Я думаю, Жуаез был бы рад отблагодарить ее, пригласив господина де Майена в Пре-о-Клер и продырявив там его толстое брюхо. Шпага у нашего Жуаеза лихая!

— Прекрасно. Но если у Жуаеза лихая шпага, то у господина де Майена предательский кинжал. Вспомни Сен-Мегрена.

Генрих вздохнул и поднял глаза к небу.

— Женщина, по-настоящему влюбленная, не захочет, чтобы любимого человека убили, она предпочтет с ним расстаться, чтобы ее самое не умертвили. А у Гизов, в их милой семейке, народ чертовски беззастенчивый.

— Да, пожалуй, ты прав.

— Очень рад, что ты в этом убедился.

— Да, я начинаю думать, что Майен действительно возвращается. Но ведь ты, Шико, не женщина — пугливая или влюбленная.

— Я, Генрике, осторожный человек, у которого с господином де Майеном игра не кончилась и счеты не сведены. Если он до меня доберется, то пожелает начать все сначала. Добрый господин де Майен — игрок преотчаянный.

— Так что же?

— Он сделает такой ловкий ход, что меня пырнут ножом.

— Ну, я своего Шико знаю: уж он в долгу не останется.

— Ты прав, я пырну его раз десять, и от этого он подохнет.

— Тем лучше: значит, игра кончится.

— Тем хуже, черт побери, тем хуже! Семейка поднимет ужаснейший шум, на тебя набросится вся Лига, и в одно прекрасное утро ты мне скажешь: Шико, друг мой, извини, но я вынужден тебя колесовать.

— Я так скажу?!

— Ты так скажешь, и притом, что еще хуже, ты это сделаешь, великий король. Так вот, я и предпочитаю, чтобы дело обернулось иначе, понимаешь? Сейчас мне неплохо, и я хочу, чтобы все так и оставалось. Видишь ли, вражда в арифметической прогрессии представляется мне опасной. Поэтому я поеду в Наварру, если тебе угодно будет меня туда послать.

— Разумеется, мне это угодно.

— Жду приказаний, милостивейший повелитель.

И Шико, приняв ту же позу, что Жуаез, застыл в ожидании.

— Но, — сказал король, — ты даже не знаешь, придется ли поручение тебе по вкусу.

— Раз я прошу, чтобы ты мне его дал…

— Видишь ли, Шико, дело в том, — сказал Генрих, — что у меня возник план рассорить Марго с ее мужем.

— Разделять, чтобы властвовать? — сказал Шико. — Делай, как знаешь, великий король. Я — посол, вот и все. Перед самим собой мне отчитываться не придется. Лишь бы личность моя была неприкосновенна… вот на этом, сам понимаешь, я настаиваю.

— Но в конце концов, — сказал Генрих, — надо, чтобы ты знал, что тебе говорить моему зятю.

— Я? Говорить? Нет, нет, нет!

— Как так — нет, нет, нет?

— Я поеду, куда ты пожелаешь, но говорить ничего не стану. На этот счет есть пословица…

— Значит, ты отказываешься?