Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Какой такой привилегией?

— Самому спуститься в погреб и выбрать себе вино.

— Ах, вот оно что! — сказал Шико. — Приятная привилегия. Идите!

Борроме вышел.

Шико проследил за ним взглядом. Как только дверь закрылась, он подошел к стене и приподнял картину, на которой изображалось, как неаккуратные должники убивают Кредит: картина эта была вставлена в раму черного дерева и висела рядом с другой, где дюжина каких-то бедняков дергала черта за хвост.

Картина закрывала дырку, через которую можно было видеть все, что делалось в большом зале, не будучи увиденным оттуда. Шико хорошо знал эту дырку, ибо сам ее в свое время просверлил.

— Ага! — сказал он. — Ты ведешь меня в кабачок, где являешься завсегдатаем, заталкиваешь меня за перегородку, полагая, что там меня никто не увидит и я сам ничего не увижу, а в перегородке этой проделано отверстие, и благодаря ему ни одно твое движение от меня не укроется. Ну, милый мой капитан, не очень-то ты ловок.

И, произнося эти слова с ему одному свойственным великолепным презрением, Шико приложил глаз к отверстию, искусно просверленному в том месте, где дерево было мягче.

Через эту дырку он увидел Борроме: сперва многозначительно приложив палец к губам, тот заговорил с Бономе, который явно выражал согласие на все пожелания своего собеседника, величественно кивая головой.

По движению губ капитана Шико, весьма опытный в подобных делах, угадал, что произнесенная им фраза означала приблизительно следующее:

“Подайте нам вина за перегородку и, если услышите оттуда шум, не заходите”.

После чего Борроме взял ночник, который всегда горел на одном из ларей, поднял люк и, пользуясь драгоценнейшей привилегией завсегдатаев кабачка, спустился в погреб.

Тотчас же Шико особым образом постучал в перегородку.

Услышав этот необычный стук, пробудивший какое-то воспоминание, скрытое в самой глубине его сердца, Бономе вздрогнул, поглядел наверх и прислушался.

Шико постучал еще раз, нетерпеливо, как человек, удивленный тем, что ему не вняли сразу.

Бономе устремился за перегородку и увидел Шико, стоящего перед ним с угрожающим видом.

Бономе вскрикнул: как и все, он считал Шико умершим и решил, что перед ним призрак.

— Что это значит, хозяин, — сказал Шико, — с каких это пор вы заставляете таких людей, как я, звать вас дважды?

— О, дорогой господин Шико, — сказал Бономе, — вы ли это или же ваша тень?

— Я ли сам или моя тень, — ответил Шико, — но раз вы меня узнали , хозяин, надеюсь, вы беспрекословно исполните все, что я скажу?

— О, разумеется, любезный сеньор, приказывайте.

— Какой бы шум ни доносился из этого кабинета, мэтр Бономе, что бы тут ни происходило, я надеюсь, что вы появитесь только на мой зов.

— И это будет мне тем легче, дорогой господин Шико, что то же самое распоряжение услышал я только что от вашего спутника.

— Да, но звать-то будет не он, понимаете, господин Бономе? Звать буду я. А если позовет он, то для вас это должно быть так, как если бы он вовсе не звал, слышите?

— Договорились, господин Шико.

— Хорошо. А теперь удалите под каким-нибудь предлогом всех других посетителей, и чтобы через десять минут мы были у вас так же свободны, в таком же уединении, словно пришли к вам для поста и молитвы в день Великой пятницы.

— Через десять минут, господин Шико, во всем доме живой души не будет, кроме вашего покорного слуги.

— Ступайте, Бономе, ступайте, я уважаю вас, как и прежде, — величественно произнес Шико.

— О Боже мой, Боже мой! — сказал Бономе, уходя. — Что же такое произойдет в моем несчастном доме?

Когда он, пятясь задом, удалялся, то увидел Борроме, который поднимался из погреба, нагруженный бутылками.

— Ты слышал? — сказал ему Борроме. — Чтоб через десять минут в твоем заведении не было ни души.

Бономе покорно кивнул своей обычно столь надменно поднятой головой и отправился в кухню, чтобы обдумать, как ему разом выполнить оба распоряжения, отданные его грозными клиентами.

Борроме зашел за перегородку и нашел там Шико, сидевшего с вытянутыми ногами и с улыбкой на губах.

Не знаем, что именно предпринял мэтр Бономе, но когда истекла десятая минута, последний школяр переступил порог об руку с последним писцом, приговаривая:

— Ого, у мэтра Бономе пахнет грозой. Надо убираться, а то пойдет град.

Когда капитан зашел за перегородку с корзиной, в которой торчали двенадцать бутылок, Шико встретил его с таким добродушием, с такой широкой улыбкой, что Борроме и впрямь готов был принять его за дурака.