Александр Дюма: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 24. Шевалье де Мезон-Руж. Волонтер девяносто второго года

— Ну вот, вы говорите «сударь», а это большой промах с вашей стороны, слышишь, гражданка? Да и сам я сказал «вы».

— Хорошо! Гражданин, позволь своему другу сделать доброе дело.

— Какое?

— Проводить меня до дома и охранять всю дорогу.

— Морис! Морис! — сказал Лорен. — Подумай о том, что ты собираешься сделать: ты ведь себя ужасно компрометируешь.

— Я знаю, — ответил молодой человек. — Но что же делать: если я ее оставлю, то бедная женщина будет арестована первым же патрулем на своем пути.

— О да! Тогда как вместе с вами, сударь… тогда как вместе с тобой, гражданин, хотела я сказать, буду спасена.

— Ты слышишь, спасена! — заметил Лорен. — Стало быть, она бежит от какой-то большой опасности.

— Дорогой мой Лорен, — сказал Морис, — посмотрим правде в глаза. Это либо добрая патриотка, либо аристократка. Если она аристократка, то мы виноваты, что защищаем ее, если же она патриотка, то охранять ее — наш долг.

— Прости, друг мой, но твоя логика просто абсурдна, как бы я ни досадовал на Аристотеля. Ты похож на того, кто говорит:

Ирис украла разум мой И мудрость требует в придачу.

— Послушай, Лорен, — сказал Морис, — хватит Дора, Парни, Жанти-Бернара, умоляю тебя. Поговорим серьезно: ты мне скажешь пароль или нет?

— То есть, Морис, ты вынуждаешь меня пожертвовать долгом ради друга или пожертвовать другом ради долга. Однако, боюсь, Морис, что долг превыше всего.

— Дорогой мой, решай вопрос в пользу долга или друга. Но, прошу тебя именем Неба, решай немедленно.

— Ты не будешь злоупотреблять паролем?

— Обещаю.

— Этого недостаточно. Поклянись.

— Чем?

— Поклянись на алтаре отечества.

Лорен снял шляпу, повернул ее кокардой к Морису, и тот, считая такое самым обычным делом, вполне серьезно принес требуемую клятву на импровизированном алтаре.

— А теперь я скажу тебе пароль: «Галлия и Лютеция». Может быть, кто-то вроде меня и скажет вместо «Лютеция» — «Лукреция», не обращай внимания, оба слова римские.

— Гражданка, — сказал Морис, — теперь я к вашим услугам. Спасибо, Лорен!

— Счастливого пути, — ответил тот, вновь надевая алтарь отечества на голову.

И, верный своим анакреонтическим вкусам, он ушел, напевая:

Отныне ты, Элеонора,

Знакома с прелестью греха;

Желала ты его, испуганно-тиха,

И, наслаждаясь им, ты все его страшилась. Чем он пугал тебя, скажи на милость?.. [3] Э.Парни, "Завтра" ("Эротические стихи", I, 1).

Морис, оставшись наедине с молодой женщиной, на какое-то мгновение почувствовал себя смущенным. Опасение оказаться обманутым, притягательность этой чудесной красоты, смутные угрызения, терзавшие его чистую совесть восторженного республиканца, боролись в нем, когда он собирался предложить руку своей спутнице.

— Куда вы идете, гражданка? — спросил он.

— Увы, сударь, довольно далеко, — ответила она.

— И все-таки…

— В сторону Ботанического сада.

— Хорошо, пойдемте.

— Ах, Боже мой, сударь, — сказала незнакомка, — я прекрасно осознаю, что затрудняю вас; но, если бы не случившееся со мной несчастье и если бы я боялась только обыкновенной опасности, поверьте, я никогда не стала бы злоупотреблять вашим великодушием.

— Но, сударыня, — сказал Морис (наедине с незнакомкой он забыл лексикон, предписанный законами Республики, и вернулся к человеческому языку), — по совести говоря, как же так получилось, что вы оказались в этот час на улицах Парижа? Посмотрите, кроме нас, нигде нет ни души.

— Сударь, я вам уже говорила, что была с визитом в предместье Руль. Я ушла в полдень, ничего не зная о том, что происходит, и возвращалась также в полном неведении о происходящем: все это время я провела в довольно уединенном доме.

— Да, — прошептал Морис, — в каком-то особняке, в каком-то логове аристократа. Признайтесь, гражданка, что вслух вы просите меня о помощи, а в душе насмехаетесь над тем, что я вам ее оказываю.

— То есть как это? — воскликнула она.

— Конечно. Вам служит проводником республиканец. И вдобавок — республиканец, изменивший своему делу.

— Но, гражданин, — живо возразила незнакомка, — вы заблуждаетесь, я не меньше вас люблю Республику.

— В таком случае, гражданка, если вы добрая патриотка, вам нечего скрывать. Откуда вы идете?

— О сударь, пощадите! — вскричала незнакомка.

И столько было в этом слове «сударь» глубокого и целомудренного стыда, что Морис задумался над чувством, которым оно было вызвано.