Бана - Кадамбари

Когда Чандрапида увидел этого коня, прежде никем и никогда не виданного, порожденного нездешним миром, обладающего всеми счастливыми признаками, достойного царствовать надо всей вселенной, воплотившего в себе все лучшее, что есть только в конской породе, сердце его, всегда невозмутимое, преисполнилось необычайным волнением. И он подумал: «Разве можно назвать сокровищем то, что добыли боги и асуры, когда они пахтали воды океана горой Мандарой, обвязав ее змеем Васуки, если им не удалось обрести такое сокровище, как этот конь? Разве получил Индра какую-либо выгоду от власти над тремя мирами, если он ни разу не поднялся на его широкую, как склон горы Меру, спину? Поистине, стоглазый Индра был обманут океаном {167} 167 …стоглазый Индра был обманут океаном… — поскольку своего коня, Уччайхшраваса, Индра получил от океана. , если он мог прельститься Уччайхшравасом! Поистине, этот конь никогда не встречался владыке Нараяне, если тот и теперь предпочитает ездить на Гаруде! Думаю, что слава моего отца выше славы царя тридцатки богов {168} 168 …царя тридцатки богов… — Индры; «тридцатка» (тридаша) — округление обычного числа главных индуистских богов — 33 (12 адитьев, 8 васу, 11 рудр и 2 ашвина). , раз такая драгоценность, с которой ничто не может сравниться, украшает его, а не Индры, сокровищницу. По великой своей красоте, по небывалой мощи он кажется неким божеством, так что мне, говоря по правде, боязно на него садиться. Откуда бы у обычной лошади такие стати, присущие только небожителям, способные вызвать изумление во всех трех мирах? Впрочем, говорят, что проклятые мудрецами боги иногда оставляют свою плоть и переселяются по их повелению в иные существа. Так, рассказывают, что великий подвижник, мудрец по имени Стхулаширас, проклял некогда апсару Рамбху — украшение трех миров, и она, покинув мир богов, нашла приют в сердце лошади: став кобылой по имени Ашвахридая, она долгое время жила на земле в городе Мриттикавати и была в услужении у царя Шатадханвана. Да и другие небожители, лишившись по проклятию мудрецов своего величия, скитались по земле в разных обликах. Нет сомнения, что и этот конь — существо великое духом, но страдающее от проклятия. О его божественной природе мне словно бы вещает мое сердце».

Подумав так, Чандрапида поднялся с кресла и пожелал сесть на коня. Приблизившись, он мысленно обратился к нему с такими словами: «О благородный конь! Кто бы ты ни был, прими мое уважение. В любом случае прости мне, что я оскорбляю тебя попыткой подняться на твою спину. Ведь даже боги, если хотят остаться неузнанными, рискуют подвергнуться невольному унижению». Тут Индраюдха, словно бы поняв Чандрапиду, искоса на него посмотрел, а затем, полузакрыв глаза, мотнул гривой и наклонил голову. Как бы приглашая царевича сесть, он ударил правым копытом о землю, так что шерсть на его груди покрылась серыми пятнами от поднявшейся пыли, приветливо заржал и стал ласково и благозвучно пофыркивать и посапывать подрагивающими ноздрями. Тогда Чандрапида, как если бы это приветливое ржание давало ему на то право, поднялся на Индраюдху.

Когда он уселся ему на спину, все три мира показались ему величиною с ладонь. И, проехав на нем немного вперед, он увидел перед собою конное войско, которое было так велико, что казалось, не имеет конца и краю; которое оглушительным цоканьем копыт, грозным, как град камней в день гибели мира, словно бы раскалывало надвое землю; которое полнило все пространство ржанием и громкозвучным фырканьем лошадей, чьи ноздри были забиты поднявшейся пылью. Небесная твердь поросла лесом взметнувшихся вверх пик-лиан, чьи наконечники-ветви сверкали в лучах пылающего солнца, и войско казалось озером, сплошь покрытым лотосами на вытянутых вверх стеблях. Восемь сторон света были заслонены тысячами раскрытых зонтов из павлиньих перьев, и войско казалось тучей, сияющей тысячами разноцветных радуг. Кони с мордами, белыми от выступившей на губах пены, беспокойно перебирали ногами, и войско казалось бурлящими водами океана в день гибели мира.

При появлении Чандрапиды все всадники, словно океан при восходе луны, двинулись ему навстречу. Стараясь опередить друг друга в желании его приветствовать, царевичи окружили его со всех сторон. Поспешно убрав зонты, они обнажили головы и пытались усмирить своих коней, возбужденных начавшейся суматохой. Балахика по очереди представлял их Чандрапиде, называя их имена; и, когда они низко склоняли перед Чандрапидой головы, казалось, что в сиянии рубинов почтительно снятых корон они изливают на него свою любовь, а когда подносили ко лбу ладони, сложенные, как нераскрытые цветочные бутоны, — что в их волосах навечно застряли лотосы, которые попали туда из кувшинов с водою во время их помазания в наследники престола.