Августъ Стриндбергъ: На шхерахъ

Здѣсь уже край свѣта. Здѣсь спокойно, тихо и безлюдно, кромѣ времени рыбной ловли — осенью и весной. Если случайно въ срединѣ лѣта сюда завернетъ яхта, ее радостно привѣтствуютъ, какъ посланницу свѣтлаго веселаго міра. Однако, инспекторъ Боргъ, прибывшій сюда съ другими намѣреніями, — для того, чтобы, какъ здѣсь выражались,"обнюхивать" сѣти, былъ принятъ чрезвычайно холодно. Эта холодность проявилась прежде всего въ томъ равнодушіи, съ которымъ его встрѣтили вчера вечеромъ. Сегодня это выразилось въ холодномъ и невкусномъ кофе, которое принесли къ нему наверхъ въ комнату.

Инспекторъ, обладавшій очень тонкимъ вкусомъ, путемъ упражненія развилъ въ себѣ способность мириться съ непріятными вкусовыми ощущеніями. Поэтому, не долго думая, онъ выпилъ кофе залпомъ и вышелъ изъ комнаты посмотрѣть на окрестности и познакомиться съ мѣстными жителями.

Когда онъ проходилъ мимо кухни надзирателя, тамъ было тихо; обитатели ея, казалось, притаились, заперли двери и прервали разговоры, чтобы ее выдать своего присутствія.

Подъ непріятнымъ впечатлѣніемъ недружелюбнаго пріема, онъ продолжалъ свою прогулку по шхерѣ и спустился къ пристани. Тамъ стоялъ рядъ маленькихъ хижинъ очень простой постройки, сложенныхъ изъ камней, едва скрѣпленныхъ цементомъ. Только дымовыя трубы были изъ кирпича. Съ одной стороны стоялъ деревянный сарай, съ другой — навѣсъ изъ кольевъ и хвороста для свиней, которыхъ привозили сюда откармливать на время рыбной ловли. Окна были сколочены изъ корабельныхъ досокъ; на крышу было свалено все, что сколько-нибудь подходило по размѣрамъ и могло либо впитывать въ себя дождевую воду, либо давало ей возможность стекать внизъ: водоросли, дикій овесъ, мохъ, торфъ, земля. Все это были пустыя ночлежки, въ которыхъ въ горячее время помѣщалось десятка по два ночлежниковъ. Тогда каждая такая лачуга превращалась въ трактиръ.

Передъ одной изъ наиболѣе приличныхъ избушекъ стоялъ рыбакъ Эманъ, первый человѣкъ на шхерѣ, и чистилъ сѣть для камбалы. Не считая себя въ какомъ-либо отношеніи подчиненнымъ инспектору, по все же испытывая непріятное чувство въ его присутствіи, Эманъ насупился и приготовился къ рѣзкому отпору.

— Ну что, какъ дѣла? — спросилъ инспекторъ.

— Да теперь плохо, а вотъ, говорятъ, казна возмется за дѣло, тогда, пожалуй, будетъ получше, — отвѣтилъ Эманъ, довольно-таки нелюбезно.

— А гдѣ тѣ мели, на которыхъ вы ловите кильку? — спросилъ снова инспекторъ, оставляя безъ отвѣта кивокъ въ сторону казны.

— Надо полагать, господинъ инспекторъ вы это лучше знаете, чѣмъ мы. Вамъ за то и деньги платятъ, чтобъ вы насъ учили.

— Это вѣрно. Вы знаете, гдѣ мели, а я знаю, гдѣ кильки. Пожалуй, это будетъ поважнѣе.

— Вотъ какъ, — засмѣялся Эманъ, — значитъ, стоитъ только сейчасъ намъ выйти въ море, и рыба въ руки? Вѣрно? Что жъ, хорошо; вѣкъ живи, вѣкъ учись.

Изъ хижины вышла его жена и стала оживленно разговаривать съ мужемъ.

Инспекторъ счелъ безполезными дальнѣйшія попытки втянуть въ разговоръ враждебно настроеннаго рыбака и пошелъ къ пристани. Тамъ сидѣло нѣсколько лоцмановъ; при его приближеніи они вдругъ занялись своимъ разговоромъ, который до этого велся очень вяло, и, повидимому, совсѣмъ не имѣли охоты здороваться съ Боргомъ.

Боргъ не хотѣлъ возвращаться обратно и пошелъ вдоль берега. Онъ скоро миновалъ обитаемую часть острова; дальше тянулась голая пустынная шхера, ни деревца, пи кустика, такъ какъ все, что хоть сколько-нибудь годилось на топливо, давно уже пошло въ печь.

Боргъ продолжалъ итти вдоль берега по мелкому мягкому песку и по камнямъ. Поворачивая все время вправо, онъ черезъ часъ вернулся на то же мѣсто, откуда вышелъ. Ему казалось, что онъ въ заточеніи. Его давили высокія горы, маленькаго острова; вокругъ него туго затягивался кругъ морского горизонта, не давая выхода на свободу. Задыхаясь отъ недостатка простора, онъ сталъ взбираться вверхъ по камнямъ и, наконецъ, остановился на возвышенной площадкѣ высотой футовъ пятьдесятъ надъ уровнемъ моря. Тамъ онъ легъ на спину и сталъ глядѣть въ небо. Только теперь, когда передъ глазами не было ни воды, ни суши, а только голубой сводъ, Боргъ снова почувствовалъ себя свободнымъ, одинокимъ, какъ космическое тѣло, плывущее въ міровомъ эфирѢ, подчиненное лишь одному закону тяготѣнія. Ему казалось, что онъ совсѣмъ одинъ на землѣ, что земной шаръ — только колесница, въ которой онъ сидитъ и мчится впередъ по земной орбитѣ. Ему казалось, что легкій свистъ вѣтра происходитъ отъ движенія воздуха, вызваннаго перемѣщеніемъ планеты въ эѳирѣ; въ шумѣ волнъ ему слышался плескъ вращающихся около земной оси океановъ. Не видя клочка земли, съ которымъ онъ былъ бы связанъ, Боргъ забылъ о людяхъ, объ обществѣ, законахъ и нравахъ. Онъ далъ волю своимъ мыслямъ бѣжать безъ удержа, какъ бѣгутъ выпущенные на волю телята, не обращая вниманія ни на какія преграды и препятствія. Онъ заглядѣлся до одурѣнія, какъ погруженный въ созерцаніе собственнаго пупа индійскій факиръ, забывающій землю и небо въ созерцаніи незначительной части своего внѣшняго "я".