Редкий польский писатель девятнадцатого века не обращался к темам из исторического прошлого своей родины.
И это привело к необычайному и очень своеобразному развитию исторического жанра в польской литературе; он стал здесь, как едва ли в какой-нибудь другой стране, поразительно актуальным, — актуальным в свете действительно крупных, острых, животрепещущих задач польской современности.
Но при этом в исторических произведениях польской литературы часто восхвалялись реакционные стороны прошлого, и, например, государственная гибель Польши часто изображалась как следствие грубого внешнего насилия, без указания на внутренние причины, вызвавшие политическую смерть страны.
Правда, такой крупный поэт, как упомянутый выше романтик Зыгмунт Красинский, идеализируя в своих поэтических мечтаниях польскую шляхту, временами в реальной действительности видел ее тунеядство и развращенность, ее классовый эгоизм и с ужасом говорил иногда о кровавом крепостническом гнете и других тяжелых сторонах жизни старой Польши. «Поэзия когда-нибудь покроет все это позолотой», предсказывал он.
И действительно, многие польские писатели занялись позолотой исторического прошлого своей страны.
Элиза Ожешко не принадлежала к их числу. Она не писала произведений на темы из польской истории и не занималась некритическим возвеличением польского прошлого — особенность, весьма характерная для ее общественно-литературных позиций.
Но и она отдала дань увлечению историческим жанром.
Так, «Миртала» Элизы Ожешко — это повесть о древней Иудее вскоре после ее покорения римлянами. Писательница показала еще свежие раны растоптанной, порабощенной страны и в национальной драме Иудеи дала, вольно и невольно, ряд аналогий тому, что пережила Польша после трех разделов и трех последовательных разгромов, повторявшихся чуть ли не каждое поколение (1794, 1830, 1864).
Ее более мелкие произведения на древнеисторические темы собраны в сборнике «Старые картины»; среди них самое значительное — «Почитатель могущества» (1890) с его протестом против культа силы и денежного мешка.
Искусство воскрешения далекого прошлого, а тем более времен античности, оказалось далеко не самой сильной стороной творчества Элизы Ожешко. В ее исторических произведениях попадаются хорошие страницы, но ряд ситуаций надуман, пафос ходулен, язык — напыщен, описания — растянуты и инертны, а в целом эти произведения Ожешко грешат такой модернизацией, которую быстрый прогресс наук об античном мире сделал спустя одно-два десятилетия совершенно явной для широкого круга читателей.
Кроме названных двух книжек на исторические темы, все творчество Ожешко посвящено современности.
В оценке этой современности и во всем вообще мировоззрении Элизы Ожешко два события сыграли определяющую роль: восстание 1863 года и немедленно последовавшая за ним крестьянская и земельная реформа в Царстве Польском.
Оба события, как известно, повлекли за собой упадок средней шляхты. Разгромленная политически, она теряла свои экономические позиции и быстро деклассировалась.
Молодая писательница, многие годы так энергично трудившаяся над своим развитием, выработала целую систему взглядов, которые помогали ей разбираться в окружающей действительности.
Основой их был позитивизм с характерной для него верой в постепенное улучшение жизни людей, достигаемое реформой. С горячностью новообращенной она стала исповедовать культ «троицы» позитивизма: культ науки (естествознания, прежде всего), культ прогресса и культ человечества. К этому присоединилось «евангелие природы»: вечная мелодия Руссо то нежной свирелью, то могучим рокотом органа пронизывает все ее творчество, и — «евангелие труда», ибо труд для нее, честный, святой, всенародный труд, призван объединить все слои польского общества, преобразовать Польшу и создать основную предпосылку для горячо желанной национальной независимости родины.
Так, огромные усилия по выработке мировоззрения привели молодую писательницу после многих лет исканий в лагерь прогрессивных демократических деятелей Польши, лозунгом которых были тоже «позитивизм и органический труд».
Позитивизм появился в Польше в начале второй половины девятнадцатого века. К этому времени, по словам Ленина, «революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела». Позитивизм и был там философской основой буржуазного либерализма, быстро освобождавшегося от малейшей тени революционности.
Читать дальше