Элиза Ожешко - Сочинения в 5 томах. Том 1. Марта. Меир Эзофович

Молодая писательница боролась на демократическом фланге восстания.

Не будучи сторонницей экспроприации землевладельческой шляхты, она считала необходимой земельную реформу.

И она видела одну из основных причин поражения этого восстания в отсутствии общего языка у восставших с народом — с крестьянством, прежде всего.

Эта мысль повторяется в ряде ее произведений.

Так, в повести «Гекуба» (из цикла «Слава побежденным!») изображен белорусс-крестьянин Тележук со своей женой Настей; они сердечно привязаны к бедной трудолюбивой, бьющейся как рыба об лед с пятью детьми, шляхтянке пани Тересе; однако, они неодобрительно относятся к тому, что их госпожа не удержала старшего сына от рокового участия в восстании.

После гибели старшего сына пани. Тересы Тележук помогает ей (правда, тщетно) спасать двух ее сыновей-подростков. Но писательница четко показывает, что он это делает только по природному великодушию и из благодарности к хозяйке, самоотверженно спасавшей от черной оспы его детей, а не из сочувствия восстанию, к которому он относится даже с некоторой иронией.

Еще прямее и непосредственнее мысль Элизы Ожешко о разрыве высших классов с народом выражена в повести «Они», из того же цикла «Слава побежденным!» Писательница рассказывает об участии женщин-шляхтянок в восстании (шитье одежды, связь, доставка продовольствия в леса, где засели восставшие, и т. п.):

«Не один раз нас застигали дорогой звездные или пасмурные ночи, не раз в синюю предрассветную пору мы проезжали мимо какого-нибудь низенького дома, перед порогом которого рдели на грядках яркие цветы и из которого к нам неслись знакомые голоса, звавшие нас задержаться, отдохнуть… И какие бывали чудные восходы солнца, какие разгорались на небе розовые зори, когда мы, бывало, пили из глиняных кружек пенистое молоко, после ночи, проведенной без сна, в трудах и заботах, пили возле грядок с яркими настурциями и пионами.»

«И только — увы! — наши возы и повозки никогда не останавливались возле крестьянских хат.»

«Хаты эти были заперты для нас — увы!»

«Их запирали от нас разница в религии, в языке и ошибки наших предков — увы! увы!»

«И это была скала, о которую разбился вышедший в открытое, грозное море наш корабль — увы!»

«Скала, возле которой ветер порвал наш прекрасный парус — увы!»

«Скала, откуда после короткого солнечного дня пала на нас ночь — темная, глухая, холодная, неизбывная — увы!»

«Запертая перед нами мужицкая хата была этой скалой — увы! увы! увы!»

«Та же мысль и та же горечь в коротеньком аллегорическом рассказе „Эхо“.»

Дед-белорус, на морщинистом лице, которого время отгравировало страдания и муки трех мужицких поколений, сменивших друг друга на его памяти, представляется писательнице сфинксом, хранящим загадку многовекового прошлого, тяготеющего над настоящим и не забытого народной памятью.

И другой образ в том же рассказе.

Писательница сбегает вниз, до середины высокого берега Немана, и из-под серебристого тополя, как благостное заклятие, бросает звонкому лесному эху слово: «Любовь!» Но эхо упрямо искажает это слово, и вот, как упрек, несется из глубины далекого темного леса отраженный голубым Неманом отзвук. «А прошлое… прошлое?!» — «Что это? Каприз воображения или отголосок моих собственных мыслей?» — спрашивает себя писательница.

И она еще раз бросает в пространство все то же, кажущееся ей чародейским, всемогущее слово. Но лесное серебряное эхо трижды отвечает ей напоминанием о прошлом.

«— О скорбное эхо!»

Этими словами заканчивает Ожешко рассказ о народном отчуждении, давно заслуженном господствующими классами и так трагически проявившемся, когда они опрометчиво кинулись решать эгоистически понятую ими, — да, эгоистически, несмотря на весь жертвенный пафос многих участников, — великую национальную задачу.

В 1846 году польский романтик граф Зыгмунт Красинский в «Псалме любви», полном ненависти к демократам, говорил:

«Народ один мертв… без шляхты нет народа».

И несколько позднее он же в ответе другому романтику Юлию Словацкому восклицал:

«Верь польской шляхте и могуществу господа!»

В 1864 году, как фатум, явилось возмездие.

Национальное унижение Польши заставляло многих польских писателей обращаться к ее истории и там искать подтверждения исторического и морального права Польши на независимое и достойное национальное существование в настоящем.