Элиза Ожешко: Сочинения в 5 томах. Том 5. Рассказы 1860 ― 1880 гг.

О бедной Ганке, которая с синим лицом и распущенными волосами лежала в хате Гарвара, о ее родных и ее милом в панских гостиных больше не думали.

Через несколько дней крестьяне, возвращавшиеся из местечка, привезли в деревню, где умерла Ганка, найденный на широкой дороге под крестом труп опухшего от голода человека. Это был Василек.

Вот вам крестьянская любовь, с ее надеждами и мечтами! Двое людей любили друг друга, мечтали о счастье. Но пришел голод, и от двух полных сил, здоровья и надежд юных существ на деревенском кладбище остались две могилы.

Через месяц совсем опустела хата Гарвара. Двое детей умерло, старшую девочку взяли подпаском в имение, а Гарвар с женой, истощенные и осиротевшие, отправились просить милостыню по большим дорогам. Когда они, уходя из деревни, шли мимо кладбища, над двумя свежими могилами шумели сосны, стряхивая капли моросящего дождя. Гарвар и его жена, взглянув на кладбище, невольно простились с ним, но не зашли на могилы дочери и ее милого, и в их ввалившихся, опухших глазах не было слез. Голод охладил чувства в их груди и высушил слезы в глазах.

Ушли они и пропали без следа.

Вскоре опустело и панское именье. Хозяева его отправились в далекое путешествие.

Прошли осень и зима. Весной пан и пани вернулись в свой светлый деревенский дом. Зиму они весело прожили в большом городе, а вернувшись, снова читали, играли на фортепьяно, как и прежде принимали гостей и гуляли по саду, среди душистых цветов. А прелестное личико Ганки и верное сердце ее милого точили под землей черви.

Вот и конец моей повестушки, прекрасные дамы и господа! Простите, если наскучила бесхитростным повествованьем. Но, видите ли, словом не всегда можно выразить горячее чувство, а пером трудно передать живую мысль. Но сердце болит, как вспомнишь о муках бедных братьев наших. А рядом с этими темными образами нужды и горя перед воображением встают сияющие весельем лица счастливых. И когда я представила себе все это, мне захотелось поведать вам искренними, пусть и убогими словами некогда слышанную мною короткую историю Ганки и Василька.

На одной из самых глухих и дальних улиц Онгрода, в глубине огромного двора, обнесенного некогда высокой, а ныне обвалившейся каменной стеной, стоит большой красный дом. Унылый фасад этого старого заброшенного здания изборожден рядами оконных проемов, зияющих мраком и пустотой; лишь кое-где наверху или на уровне земли тускло светятся зеленоватые стекла, свидетельствуя о том, что в этих развалинах нашли пристанище какие-то бедняки. То здесь, то там над карнизами и уступами свешиваются переплетенные ветви повилики и плюща, а из щелей выглядывают палевые чашечки диких левкоев.

Дом вместе с окружавшими его небольшими пристройками и расстилавшимся перед ним обширным двором принадлежал когда-то богатой семье, но потом по стечению обстоятельств перешел к местным властям, которые, не используя его, разрешали иногда жить в нем за ничтожную плату бедным людям, таким бедным, что их не пугало ни запустение, ни развалины.

Былое богатство оставило здесь следы, которые сохранились наперекор прошедшим десятилетиям. Во всех четырех углах двора старые развесистые липы бросают тень на буйно разросшуюся сорную траву; среди листьев лопуха и репейника торчит то здесь, то там хилый гиацинт или цветет чахлая астра, колючий чертополох сгибается под тяжелой ветвью одичавшей сирени или куста дикой розы.

Травой, впрочем, порос весь двор, который никогда не был мощеным, а когда сквозь незапиравшиеся десятки лет двери лучи солнца проникают внутрь дома, то на старых поблекших картинах, развешанных по стенам, играют блики света, а в углах видны обломки статуй, затканные густой паутиной.

Не такими заброшенными и печальными кажутся стоящие против большого дома деревянные флигельки с окнами, обращенными на тихую узкую улицу. Здесь помещались когда-то амбары и конюшни. Деревянные стены, длинные, низкие, почерневшие от старости, совсем исчезают под старинной, непомерно высокой крышей — остроконечной вверху и широко расходящейся книзу. Из-под покрытых мхом, далеко выступающих карнизов выглядывают оконца, несимметрично расположенные по низким покосившимся стенам, — одно выше, другое ниже, одно больше, другое меньше: в них вставлены стекла разных размеров, — оконные рамы — в зависимости от возможности жильцов — кое-где были сделаны из сырого желтоватого дерева, а кое-где они наполовину сгнили. Здесь же, у самого тротуара, узкого, вымощенного острыми камнями, старая еврейка, маленькая и сгорбленная, в пестром платке, повязанном на старинный манер, держит бакалейную лавочку и с незапамятных времен в окне с большими, но мутными стеклами выставляет одни и те же головки затверделого сыра, связки желтых баранок и всевозможные бутылки с разноцветными напитками.