Жан Лоррен - Астарта (Господин де Фокас)

Господин де Бердес был найден убитым в домике в окрестностях Лондона, куда Веллком имел обыкновение наезжать и где они вдвоем и еще с другими прочими встречались, как говорят, для того, чтобы предаваться служению неведомому культу, вывезенному с крайнего Востока господином де Бердесом.

Этот чудак возымел претензию возвестить миру новую религию, и юный Веллком, тогда еще в расцвете своих двадцати трех лет, был не только одним из последователей и любимым учеником оригинального инициатора культа, но и также его наследником; и когда в одно утро господин де Бердес был найден удушенным в капище в Вульвиче, сэр Томас Веллком оказался наследником десяти миллионов…

Правда, молодой ирландец провел эту ночь в клубе и блестящее алиби устранило всякое подозрение, но трагическая смерть господина де Бердеса тем не менее сделала его, двадцатичетырехлетнего юношу, обладателем одного из самых больших состояний Трех Королевств; и этого было достаточно, чтобы, ссылаясь на знаменитую теорию преступления cui prodest, все общество жестоко восстало против юного миллионера. Он был разом исключен из всех клубов и салонов.

Однако, убийцу мосье де Бердеса обнаружить не удалось. Я говорю «мосье», ибо, англичанин или скорее голландец по происхождению, житель Лондона в течение нескольких лет, де Бердес возымел эту оригинальность натурализоваться французом и этот выбор национальности навлек на него всеобщее презрение Лондона. Но празднества, которые он давал три раза в год в Черинг-Кроссе, и его эксцентричность основателя религии, импонировали ему, несмотря ни на что, в глазах спесивого великосветского общества, преклоняющегося пред чванливостью и яркими индивидуальностями. Англичанин больше всего уважает свободу другого: всякое проявление энергии и личности неизменно нравится ему, удовлетворяя его вкус к независимости, присущей этой расе, и первое свойство англичанина — презирать идеи и нравы, принятые в других странах; но вполне англичанин только тот, который выделяется и отличается от других афишируемыми чудачествами и личной заносчивостью.

Господин де Бердес олицетворял все эти условия, необходимые для того, чтобы возбуждать и даже сохранять симпатии Лондона, хотя и натурализовался французом; но позволить себя убить и сразу сделать миллионером нищего ирландца, к тому же компрометирующего своей красотой греческого пастушка… Лондонское общество заставило Веллкома дорого заплатить за скандал неожиданного наследства и загадочной смерти; английское лицемерие, терпевшее ученика господина де Бердеса, отказалось признать его наследником… Томас Веллком должен был отправиться в путешествие. Путешествия — это добровольное изгнание. Отныне— он всегда будет путешествовать.

И, не слишком настаивая на своих инсинуациях, но с кошачьим искусством пользуясь недомолвками и опасными гипотезами, целой сложной наукой теории вероятий, Эталь, сеятель подозрений, Эталь своей монотонной, медлительной, отрывистой речью продолжал повергать меня в ужас, убивая во мне последние иллюзии.

Теперь он рассказывал подробности об этом господине де Бердесе и о домике, где совершилось преступление; и этот рассказ доставлял художнику какое-то странное удовольствие.

Только что разбуженным сонливцем казался этот голландский барин, постоянно одурелый от опиума; казалось, что в его стеклянных глазах и в бескровном лице сосредоточилась вся гнетущая летаргия восточных отрав…

В последнее время своей жизни этот де Бердес боролся с безумными приступами сонливости посредством бешеной ходьбы, длившейся глубоко за полночь, вдоль набережных Темзы, по пустынным улицам Вест-Энда и даже Уайтчепеля, — самым опасным по своей уединенности кварталам. Клавдий хорошо знал их и когда чудаку доказывали опасность его ночных прогулок, Бердес отвечал, пожимая плечами: «Я видел столько других опасностей на Востоке, что со мною ничего не может случиться. К тому же, мне нравятся трущобы, зловещий вид реки после полуночи и пустынность этих набережных, этих улиц». И, с огоньками в глазах, он рассказывал почти влюбленно о свете фонаря, о перекрестке подозрительной улицы, об экипаже, застрявшем на горе и отражающемся в воде; затем он спохватывался, точно рассказал слишком много, и его красноречивое мрачное молчание говорило больше всяких слов.

Этот де Бердес страстно любил тишину и ночь!

Не во время ли одной из этих опасных прогулок сделался де Бердес жертвой какого-либо ночного нападения? Или предательство одного из последователей новой религии, наоборот, открыло двери павильона в Вульвиче неизвестным убийцам? Но тайна, окружавшая его жизнь, еще более сгустилась с его смертью.