Вольтер - Кандид, или Оптимизм

– Великий человек – сказал Кандид. – Это второй Панглос. – Затем, обернувшись к нему, он спросил: – Вы, без сомнения, думаете, что все к лучшему в мире физическом и нравственном и что иначе не может и быть?

– Совсем напротив, – отвечал ему ученый, – я нахожу, что у нас все идет навыворот, никто не знает, каково его положение, в чем его обязанности, что он делает и чего делать не должен. Не считая этого ужина, который проходит довольно весело, так как сотрапезники проявляют достаточное единодушие, все наше время занято нелепыми раздорами: янсенисты выступают против молинистов [78], законники против церковников, литераторы против литераторов, придворные против придворных, финансисты против народа, жены против мужей, родственники против родственников. Это непрерывная война.

Кандид возразил ему:

– Я видел вещи и похуже, но один мудрец, который имел несчастье попасть на виселицу, учил меня, что все в мире отлично, а зло – только тень на прекрасной картине.

– Ваш висельник издевался над людьми, – сказал Мартен, – а ваши тени – отвратительные пятна.

– Пятна сажают люди, – сказал Кандид, – они никак не могут обойтись без пятен.

– Значит, это не их вина, – сказал Мартен.

Большая часть понтеров, ничего не понимая в этом разговоре, продолжала пить; Мартен беседовал с ученым, а Кандид рассказывал о некоторых своих приключениях хозяйке дома.

После ужина маркиза повела Кандида в свой кабинет и усадила его на кушетку.

– Итак, вы все еще без памяти от баронессы Кунигунды Тундер-тен-Тронк? – спросила она его.

– Да, сударыня, – отвечал Кандид.

Маркиза сказала ему с нежной улыбкой:

– Вы мне отвечаете, как молодой человек из Вестфалии. Француз сказал бы: да, я любил баронессу Кунигунду, но, увидев вас, сударыня, боюсь, что перестал ее любить.

– О сударыня, – сказал Кандид, – я отвечу как вам будет угодно.

– Вы загорелись страстью к ней, – сказала маркиза, – когда подняли ее платок. Я хочу, чтоб вы подняли мою подвязку.

– С большим удовольствием, – сказал Кандид и поднял подвязку.

– Но я хочу, чтобы вы мне ее надели, – сказала дама.

Кандид исполнил и это.

– Дело в том, – сказала дама, – что вы иностранец; своих парижских любовников я иногда заставляю томиться по две недели, но вам отдаюсь с первого вечера, потому что надо же быть гостеприимной с молодым человеком из Вестфалии.

Заметив два огромных брильянта на пальцах у молодого иностранца, красавица так расхвалила их, что они тут же перешли на ее собственные пальцы.

Кандид, возвращаясь домой с аббатом-перигорийцем, терзался угрызениями совести из-за измены Кунигунде. Аббат всей душой разделял его печаль: он получил всего лишь малую толику из пятидесяти тысяч франков, проигранных Кандидом, и из стоимости брильянтов, полуподаренных, полувыпрошенных. Он твердо решил воспользоваться всеми преимуществами, которые могло ему доставить знакомство с Кандидом. Он охотно говорил с Кандидом о Кунигунде, и тот сказал, что выпросит прощение у своей красавицы, когда увидит ее в Венеции.

Перигориец удвоил любезность и внимание и выказал трогательное сочувствие ко всему, что Кандид ему говорил, ко всему, что он делал, ко всему, что собирался делать.

– Значит, у вас назначено свидание в Венеции? – спросил он.

– Да, господин аббат, – сказал Кандид, – я непременно должен там встретиться с Кунигундой.

Потом, радуясь возможности говорить о той, кого любил, Кандид рассказал, по своему обыкновению, часть своих похождений с этой знаменитой уроженкой Вестфалии.

– Полагаю, – сказал аббат, – что баронесса Кунигунда очень умна и умеет писать прелестные письма.

– Я никогда не получал от нее писем, – сказал Кандид. – Посудите сами, мог ли я писать Кунигунде, будучи изгнанным из замка за любовь к ней? Потом меня уверили, будто она умерла, потом я снова нашел ее и снова потерял; я отправил к ней, за две тысячи пятьсот миль отсюда, посланца и теперь жду ее ответа.

Аббат выслушал его внимательно и, казалось, призадумался. Вскоре он ушел, нежно обняв на прощанье обоих иностранцев. Назавтра, проснувшись поутру, Кандид получил письмо такого содержания:

«Дорогой мой возлюбленный! Я здесь уже целую неделю и лежу больная. Я узнала, что вы здесь, и полетела бы к вам в объятия, но не могу двинуться. Я узнала о вашем прибытии в Бордо; там я оставила верного Какамбо и старуху, которые приедут вслед за мной. Губернатор Буэнос-Айреса взял все, но у меня осталось ваше сердце. Я вас жду, ваш приход возвратит мне жизнь или заставит умереть от радости».