Анна Зегерс - Седьмой крест

Франц возразил:

– Ты просто не представляешь себе, что можно иногда жить без этого.

С Элли Меттенгеймер, вспоминал Франц, я познакомился в двадцать восьмом году, двадцатого марта, в семь часов вечера, как раз перед закрытием почты. Мы стояли рядом у окошечка. У нее были коралловые сережки. Второй раз я встретился с ней в парке, и она сняла серьги и положила в сумочку – по моей просьбе, я сказал ей, что только негритянки вдевают в уши и в нос побрякушки. Она засмеялась. Да, по правде говоря, напрасно она сняла кораллы, они очень шли к ее темным волосам.

От Георга он скрыл новое знакомство. Как-то вечером Георг случайно встретил его с Элли на улице. Георг сказал потом:

– Понятно! – И всякий раз, когда Франц возвращался в воскресенье вечером домой, Георг спрашивал с лукавой улыбкой: – Ну как? – В глазах его вспыхивало теперь гораздо больше колючих точек.

– Она не такая, – хмурясь, отвечал Франц.

Как-то раз Элли отказалась встретиться с ним. Он тогда обвинял во всем ее отца, обойщика Меттенгейме-ра, человека весьма строгих правил. В следующий понедельник он поймал Элли около ее конторы. Но она пробежала мимо, крикнув, что очень спешит, и вскочила в трамвай. Всю неделю он чувствовал, что Георг неотступно наблюдает за ним. Теперь ему хотелось вышвырнуть его вон. В субботу Георг особенно тщательно оделся. Когда он уходил, Франц раскладывал на подоконнике книги, чтобы за воскресенье подготовиться к лекции.

– Желаю веселиться! – крикнул ему Георг.

В воскресенье вечером Георг вернулся, загоревший и радостный. Он сказал Францу, сидевшему перед подоконником с таким видом, словно он не вставал со вчерашнего дня:

– И этому не мешает поучиться.

Несколько дней спустя Франц неожиданно столкнулся на улице с Элли. Его сердце забилось. Ее лицо пылало горячим румянцем. Она сказала:

– Франц, милый, уж лучше я сама тебе скажу. Мы с Георгом… не сердись на меня. Тут ничего не поделаешь, знаешь, против этого трудно бороться.

– Ладно, – бросил он и убежал. Долгие часы бродил он по улицам среди полного мрака, в котором горели только две красные искры – коралловые сережки.

Когда Франц поднялся в свою комнату, Георг сидел на кровати. Франц сейчас же принялся укладывать вещи. Георг внимательно следил за ним. Его взгляд даже принудил Франца обернуться, хотя у того было только одно желание – никогда в жизни больше не видеть Георга. Георг чуть-чуть улыбался. Франца охватило мучительное желание ударить его прямо по лицу, лучше всего – по глазам. Следующая секунда была, вероятно, в их совместной жизни первой, когда они вполне поняли друг друга. Франц чувствовал, что все желания, до сих пор руководившие его поступками, угасли, все – кроме одного. А Георг, может быть впервые, желал вполне серьезно освободиться от всей этой бестолочи и идти к одной-единственной цели, лежащей далеко от его запутанной, беспорядочной жизни.

– Из-за меня, Франц, тебе незачем съезжать, – сказал он спокойно. – Если тебе противно жить со мной – теперь ты можешь признаться, что тебе всегда было немножко противно, – я уйду. Элли и я – мы решили пожениться.

Франц хотел не говорить с ним, но тут у него вырвалось против воли:

– Ты и Элли?

– А почему бы и нет? – сказал Георг. – Она ведь не такая, как другие девушки. Это навсегда. Ее отец обещает мне работу достать.

Отец Элли, обойный мастер, – ему этот зять с первого же взгляда пришелся не по нутру, – -настаивал на том, чтобы справить свадьбу поскорее, раз уж необходимо. Он нанял комнату для молодых, так как, по его выражению, не хотел, чтобы у пего на глазах губили его любимую дочь.

Закинув руки за голову и вытянувшись на узкой кровати в своей каморке, Франц вспоминал все слова, которые тогда были сказаны, всю игру выражений на лице Георга. Много лет избегал он этих воспоминаний. А если все-таки что-нибудь всплывало в памяти, он вздрагивал, словно от укола. Теперь он дал всему этому неспешно пройти перед своим внутренним взором. И он находил в себе только изумление: оказывается, уже не больно, думал он, оказывается, мне все равно. Сколько ужасного должно было произойти за это время, раз это уже не причиняет боли!

Франц увидел Георга три недели спустя. Тот сидел на скамейке на Бокенгеймском бульваре с невероятно толстой женщиной. Он обнимал ее за плечи, обхватить талию он не мог. Не успел у Элли родиться ребенок, как она уже переехала обратно к родителям. Но отец – Франц узнал об этом от соседей – вдруг начал настаивать, чтобы дочь вернулась к мужу: раз уж ты вышла за него и у тебя от него ребенок, изволь как-нибудь ладить с ним. Тем временем Георг снова лишился работы, оттого что вечно агитировал, как выражался его тесть. Элли опять поступила в контору. Незадолго до своего отъезда из этого города Франц узнал, что Элли все-таки вернулась к родителям, и на этот раз – окончательно.