Михаил Козаков - Мещанин Адамейко

Словоохотливость этой кругленькой шустрой женщины, свидетельствовавшей по делу Ардальона Адамейко и, по существу, мало чем способствовавшей правильному ходу судебного следствия, не раз вызывала у публики и у состава суда невольную и громкую улыбку, не мог ее сдержать и подсудимый Адамейко, когда Настенька Резвушина заговорила о том, как поняла она сразу, что «Ардальон Порфирьевич уж обязательно влюблен был до самой могучей страсти в Оленьку, но что у ней была определенная слабость на страсть и вполне ясная нерешимость…»

Не усмехался в судебном зале только один человек: было хмуро, как роща ночью, опущенное вниз лицо, влажны набухшие глаза, к которым прикасался иногда розовый батистовый платочек с выжженной в нем дырой…

— Свидетельница Резвушина! — спрашивал ее прокурор. — Каким образом Адамейко и Сухова встречались у вас в квартире и оставались там наедине?

— А очень просто все это выходило, поверьте! С первого разу, как пришла она, Оля, и представила мне Ардальона Порфирьевича (простите, товарищи судьи, что убийцу по имени-отчеству величаю!…), как представила она мне это: «Кум, говорит, мой новый», — так и смекнула я в ту же секундочку: «Любовь, думаю, уж обязательно закрутила! Что он обожает ее, — так это наверно уже понятно: красивое у Оли лицо и для любви, как сами видите… Только чем, думаю, таким особенным сучок этот рыженький чувства у ней вызвал? вот Адамейко-то самый?…

— Короче! — оборвал ее председатель.

— Ну, вот вам и короче! Как после того приходил он с ней, я минут десять посижу с ними, поговорю, а потом предлог найду себе какой-нибудь и оставлю их на полчасика или больше: каждому человеку приятное надо сделать. Что уж они там делали, затрудняюсь вполне вам сказать… Но только, как возвращалась я, — вид у Ардальона Порфирьевича всегда серьезный был и малохольный, как говорится…

Действительно, все происходило, как рассказывала Резвушина.

Но в вечер первого сентября она никуда не уходила — так, чтобы эти гости оставались одни, и предположения ее о возможном существовании интимных отношений между Ольгой Самсоновной и Адамейкой были скорее результатом ее чисто женской прозорливости, чем наблюдательности, потому что в этот вечер Ардальон Порфирьевич ничем почти не выдал своих истинных чувств к жене Сухова.

Он не мог этого сделать уже и потому, что в этот вечер ему пришлось встретиться с человеком, разговор с которым отвлек мысли Ардальона Порфирьевича и от Ольги Самсоновны, и от той цели, с какой он сегодня старался найти эту женщину.

Знакомство читателя с этим человеком тем необходимей, что он, человек этот, — сам не подозревая значения некоторых своих слов, — может, однако, объяснить многое, что оставалось до сего времени, весьма вероятно, непонятным для читателя и интригующим.

Человек этот был — Кирилл Матвеевич Жигадло, ближайший сосед Настеньки. Он вошел в комнату в тот момент, когда и гости и хозяйка только что приступили к трапезе. Вошел, не постучав в дверь, — тихо, неслышно, неожиданно приблизив сухой и длинный остов своего тела к маленькому столу, за которым все сидели.

— Вот и я! — сказал он сипловатым, как будто застрявшим в узком горле, надтреснутым голосом и посмотрел сверху на незнакомое ему лицо Ардальона Порфирьевича.

Даже бойкая Настенька не успела ответить на его странное приветствие, — вошедший быстро протянул руку Ардальону Порфирьевичу и поспешно отрекомендовался:

— Жигадло, Кирилл Матвеевич. Здешний жилец, непризнанный инвалид труда и, между прочим, ближайший друг Настеньки.

Сказал — и сразу же сел на свободный стул, не дожидаясь приглашения.

— Жигадло Старший, — повторил он опять. — А ваша как, дорогой гражданин?

— Моя фамилия — Адамейко… — нерешительно улыбнулся тот, и рука, несшая ко рту кусочек сдобной халы, так же нерешительно опустилась к столу.

— А имя как? — смотрел на него мокрым, водянистым глазом Жигадло.

Ардальон Порфирьевич назвал свое имя.

— Стойте! — вскрикнула, обращаясь к нему, Резвушина. Разве так культурный человек знакомится, а?… Сунул, можно сказать, оглоблю свою незнакомому человеку, фамилию свою малозначащую навязал, а потом еще вроде допроса устраивает… К тому же, Ардальон Порфирьевич, прошу помнить, что нахально почти… соврал этот дяденька: никогда он не был мне ближайшим другом… Воли моей на то не спрашивал! А что знаю я его хорошо, — это правда.

— Что ты, Настенька, совсем осрамила сгоряча Кирилла Матвеевича! — укоризненно засмеялась Ольга Самсоновна и с нарочитым дружелюбием посмотрела на него.