Элизабет Боуэн - Возвращение

– Не знаете, мой муж уже забрал свою почту? Он что, не заметил писем?

– По-моему, почта мистера Тоттенхема лежит нетронутой на столе в прихожей. Вы хотели бы что-то ему показать? – Вся их корреспонденция была общей, ничего личного.

– Нет, нет, Лидия. Пожалуйста, закройте дверь. Чай готов? Здесь сквозит, так хочется погреться у камина. Можете распаковать мой дорожный несессер, вон он – на диване.

Теперь опять начнет донимать своими бесконечными поручениями. Лидия уже давно свыклась с ними. И как она могла забыть об этом?

Пока она доставала гребенки и щетки, миссис Тоттенхем вертелась перед зеркалом.

– Пожалуйста, зажгите газ. Терпеть не могу полумрак. – В ее взгляде, обращенном к окну, откуда в комнату через кружевные, цвета пергамента занавески слабо пробивался последний дневной свет, Лидия прочла крайнее раздражение. Чем же она была так взбудоражена, срывая шляпку и приглаживая свои завитые, выцветшие волосы?

Она склонилась к зеркалу; тревожно улыбаясь, она придирчиво выискивала на своем белом, дряблом лице следы былой красоты. Стоя на коленях у дивана и доставая из холщовых мешочков туфли и флаконы, Лидия следила за ней с вялым любопытством.

– Вы видели мою фотографию, – неожиданно спросила миссис Тоттенхем, – когда мне было двадцать пять лет? На шкафу, в плюшевой рамке, неужели не знаете?!

Лидия ответила, что знает.

– Хорошая фотография, правда? Как вы думаете, я похожа на нее сейчас?

– Сходство безусловно есть, особенно учитывая…

– Учитывая что? – Какой у нее резкий голос.

– Ну, изменилась мода, да и… время…

– Разумеется, я не вчера фотографировалась. Сама знаю. Но на вид я гораздо моложе мистера Тоттенхема. Представляете, один джентльмен в Хайдро принял нас за отца и дочь. В самом деле.

Ее голос звучал то безапелляционно, то доверительно, почти просительно. Она говорила все тише, пока не замолчала вовсе.

В комнате сделалось вдруг беспокойно и как-то тревожно. «Бедный, бедный дом, – подумала Лидия. – Твою тишину нарушили, не дав тебе ничего взамен».

– Чай, наверное, уже готов, – напомнила она. Миссис Тоттенхем резко повернулась, и Лидия, к своему изумлению, увидела, что она накрасила губы. На ее бледном, выцветшем лице они горели ярким, жирным пятном.

Миссис Тоттенхем поймала на себе ее взгляд.

– Чересчур, да? – робко заметила она и принялась тереть рот тыльной стороной ладони, пока не размазала помаду по щекам. – С дороги так осунешься, что немножко краски не помешает… самую малость, для настроения. – Оправдания, которые она бормотала себе под нос, предназначались не для Лидии.

Они услышали, как в коридоре гремит поднос с чайной посудой. Лидия потушила свет, и они приготовились спускаться вниз. В полумраке миссис Тоттенхем поймала ее за руку.

– Не говорите мистеру Тоттенхему, что я открыла одно из писем. Я покажу ему все остальные. А это – оно от одного моего старого знакомого…

Хриплый голос звучал просительно – такое ее платная компаньонка слышала впервые.

Из гостиной они увидели, как мистер Тоттенхем несется по траве к дому, поняв по освещенному окну, что чай подан. В его повадках было что-то быстрое и неуловимое. Лидия так и не могла окончательно определить, крадется и мечется он – как преследователь или как преследуемый?

– Гнусный вечер, гнусный, – тараторил он, пересекая заставленную мебелью гостиную. – Объяснялся с Порлоком: сад хуже не бывает, сплошной кустарник. Яблоки он продал?

Этот вопрос он метнул в Лидию, резко повернувшись к ней, но при этом отведя глаза, как будто не переносил ее вида. Поначалу ей казалось, что она ему отвратительна. Она знала, что нехороша собой, но со временем поняла, что он норовит, когда только возможно, вообще ни на кого не смотреть.

– Насколько я знаю, хорошо продал. Я думала, он написал вам об этом.

– Да, да, верно. Прощелыга этот Порлок. Дикки бывал?

– Не часто. Он просил передать, чтобы его письма впредь пересылались в Илэм.

Упоминание об Илэме, видимо, доставило удовольствие дяде Дикки. Он опустил чашку, хихикнул, скривился и метнул косой взгляд на жену.

Миссис Тоттенхем не слушала. Она сидела совершенно прямо и неподвижно, уставившись в пространство, и крошила пирог на тарелке.

– Эй, Молли! Дикки уехал в Илэм. Слышь ты? Опять наш малютка Дикки в Илэме! А мне ни словом не обмолвился. Вот прохвост!

И вновь комната огласилась его визгливым хихиканьем.

Он протянул свою чашку Лидии, и она пристально следила за тем, как его горло судорожно сокращалось при каждом глотке.