Оноре Бальзак - Феррагус, предводитель деворантов

Через десять минут Жюль уже был в канцелярии архивариуса. Жаке пододвинул ему стул, снял с себя и аккуратно положил на стол зелёный шёлковый козырёк для глаз, потёр руки, взял табакерку, встал с места, хрустнул пальцами, расправил плечи и сказал:

— Каким ветром занесло тебя в наши края, почтеннейший Де-маре? Чем могу тебе служить?

— Жаке, ты мне очень нужен, ты один можешь разгадать страшную тайну, дело идёт о жизни и смерти.

— Политика тут ни при чем?

— Поверь, не к тебе обратился бы я тогда с расспросами, — сказал Жюль. — Нет, это семейное дело, и прошу тебя сохранить его в глубокой тайне.

— Клод-Жозеф Жаке нем по профессии. Неужели ты не знаешь меня? — сказал он смеясь. — Такова уж моя участь — всегда молчать.

Жюль передал ему письмо со словами:

— Прочти мне эту записку, она адресована моей жене.

— Черт побери! Черт побери! Плохо дело! — сказал Жаке, рассматривая письмо, как ростовщик, оценивающий принесённый ему заклад. — Ага! да это письмо с решёткой! Погоди!

Он вышел из кабинета и очень скоро вернулся.

— Пустяки, дружище! Это написано с помощью устарелой решётки, которой пользовался ещё португальский посол во времена господина Шуазеля, когда изгоняли иезуитов. Вот смотри.

Жаке наложил на письмо лист с прорезным рисунком, похожий на бумажные кружева, какими кондитеры украшают свои изделия, и Жюль без труда прочёл слова, оставшиеся открытыми.

«Не тревожься, дорогая Клеманс, никто не нарушит больше нашего счастья, и твой муж откажется от своих подозрений. Я не могу тебя повидать. Как бы ты ни была больна, тебе надо собрать все своё мужество и прийти. Постарайся, найди в себе силы, почерпни их в своей любви. Из любви к тебе я претерпел жесточайшую операцию и не могу теперь встать с постели. Мне делали вчера вечером прижигания пониже затылка, на шее, от одного плеча до другого, — и прижигания длительные. Ты понимаешь меня? Но, думая о тебе, я мог вытерпеть боль. Чтобы сбить со следа Моленкура, который уже не долго будет нас преследовать, я покинул спасительную кровлю посольства и укрылся от всех розысков в надёжном убежище, на улице Анфан-Руж, в доме № 12, у старушки по имени госпожа Грюже — она мать той самой Иды, которой дорого придётся заплатить за свою дурацкую выходку. Приходи ко мне завтра в девять часов утра. Я лежу в комнате, куда можно попасть только по внутренней лестнице Спроси г-на Камюзе. До завтра. Целую тебя в лоб, моя дорогая».

Жаке взглянул на Жюля с каким-то простодушным ужасом, в котором было искреннее сострадание, и дважды, с различными интонациями голоса, повторил своё излюбленное словечко:

— Черт побери, черт побери!

— Тебе все ясно, не правда ли? — сказал Жюль. — Так вот, слушай! В глубине моей души какой-то голос защищает жену, и звучит он убедительнее, чем все муки ревности. Я перетерплю до завтрашнего утра страшнейшую пытку; но наконец завтра, между девятью и десятью часами, я узнаю все и стану навсегда несчастным или счастливым. Не забывай обо мне, Жаке!

— Я зайду к тебе завтра в одиннадцать часов Мы пойдём туда вместе; если хочешь, я буду ждать тебя на улице. Ты можешь подвергнуться нападению; надо, чтобы около тебя был преданный человек, который поймёт тебя с полуслова и придёт тебе на помощь. Рассчитывай на меня.

— Даже если понадобится помочь мне в убийстве?

— Черт побери, черт побери! — с живостью произнёс Жаке, как бы повторяя одну и ту же музыкальную ноту. — У меня двое детей и жена…

Жюль пожал руку Клода Жаке и вышел. Но он тотчас же вернулся.

— Я забыл письмо, — сказал он. — И притом это ещё не все, его надо снова запечатать.

— Черт побери, черт побери! Ты вскрыл его, не сняв с печати оттиска; но, к счастью, печать довольно удачно сломалась. Иди домой, а письмо оставь у меня, я принесу его secundum scripturam.

— В котором часу?

— В половине шестого…

— Если я не вернусь домой к этому времени, то просто отдай его привратнику и скажи ему, чтобы он передал его барыне.

— Так прийти мне завтра к тебе?

— Нет, не надо. Прощай.

Жюль быстро доехал до площади Ротонд-дю-Тампль, оставил там свой кабриолет и пошёл пешком на улицу Анфан-Руж, где стал осматривать дом г-жи Грюже. Там должна была разъясниться тайна, от которой зависела участь стольких людей; там находился Фер-рагус, а ведь к Феррагусу вели нити всей этой интриги. Не связаны ли были судьбы г-жи Демаре, её мужа и этого человека в гордиев узел драмы, уже кровавой, которая сулит неизбежное вмешательство меча, рассекающего самые крепкие узы?