Йоханнес Йенсен: Сесиль

Семейная сплоченность не нарушалась и теперь, когда Антон стал появляться на порогах родственных домов в своих наимоднейших, пружинящих на ходу ботинках. Однако ни одна из созревших для замужества дочерей не желала выходить за него замуж; и родители не принуждали их.

Но Сесиль пренебрегла им не только потому, что она терпеть его не могла: «Ну и хвастун!» На то имелась причина поважнее. Сесиль была дочерью Йенса Мадсена с Косогора. А чуть подальше к северу лежала огромная усадьба Лауста Бюргиальсена. Сын его, Кристен, приходился Сесили племянником, и эти двое встречались тайком. Может, Кристен и Сесиль еще ни о чем не сговорились, только они всегда держались вместе. Последнее же время они старательно избегали общества друг друга, а это кое-что да значит.

Сесиль была так хороша собой, что слава о ней долгие годы шла по всей округе. Теперь уже не очень молодая – лет двадцати четырех, двадцати пяти – Сесиль была статная, темноволосая, голубоглазая. Когда она сидела и вязала крючком, подбородок ее почти касался груди. Дышала она громко и ровно, ее так и распирала таившаяся в ней жажда жизни. Время от времени Сесиль вскакивала и улыбалась голубому небу или же находила причину взрываться от радости, бившей в ней ключом. Тем не менее это была холодная и скрытная натура.

Прежде чем посвататься к Сесили, Антон рассказал об этом кое-кому из друзей и со своей обычной непосредственностью пригласил их всей компанией на пирушку по случаю помолвки. Но когда дело кончилось отказом, Антон посадил всех своих приятелей на телегу и повез их к парому, и все они напились там до бесчувствия. А потом, получая новые отказы в других усадьбах, Антон все чаще и чаще пил кофейный пунш в кабачке на перевозе. Люди начали на него коситься. Больше всех насмехалась над Антоном Сесиль, она совершенно не щадила его, когда о нем заходила речь. Когда же пошли слухи про Сесиль и Кристена, про их любовь, Антон вовсе потерял голову, он начал пить чуть ли не каждый день и пристрастился с досады к бешеной езде. Он уже успел изуродовать двух лошадей рыжей масти. А ведь Антон Коротышка купил их еще жеребятами, кормил лишь отборным зерном и клал на подстилку ячменную солому. Таким поведением Антон уважения не завоевал.

Но тут произошло событие, само по себе, может, и не очень значительное. Дочь хусмана [3]с Косогора родила ребенка и объявила, что его отец – Кристен Бюргиальсен. Тот признался в своей глупости и обещал возмещение за позор. Десять крон в месяц никак не могли разорить Кристена. Да и в округе-то не очень много болтали об этом деле. Но Сесиль просто разъярилась. В воскресенье, когда Кристен, не подозревая ничего худого, явился в дом Йенса Мадсена, Сесиль принялась поносить и оскорблять его. Она безжалостно спрашивала его, скоро ли он женится на девчонке хусмана, притворяясь, будто не знает ни ее, ни того, что с ней приключилось. До чего, мол, та страшна, какие у нее безобразные ноги, и навозом-то от нее несет за версту. При этом Сесиль смеялась, бледная от злости. Она разложила карты на столе и гадала на эту парочку, а люди, находившиеся тут же в горнице, не знали, смеяться им или плакать. Это была старая карточная шутка, в которой главный козырь – туз червей. Нужно задать вопрос и выбрать один из перечисленных ответов.

– Где они встретились? На галерейке, в горнице, в каморе, в кровати, под кроватью?

– Под кроватью! – подстроила ответ Сесиль, громко захохотала и заставила других смеяться вместе с ней. Сесиль гадала дальше – а в горнице стояла немая тишина – о том, как Кристен с хусмановой девкой поедут в тачке, запряженной крысами, а потом будут жить в шалаше. А как они будут жить вместе: целоваться-ласкаться или царапаться-щипаться?

Все время, пока его поносили, Кристен Бюргиальсен сидел на скамье упрямый и злой. Но когда Сесиль успокоилась и в последний раз расхохоталась, он поднялся и вышел.

– Ты забыл свои варежки, – закричала ему вслед Сесиль, – ты ведь не можешь носить с собой ее подмышки и греть в них свои руки!

Об этой выходке Сесили ходило много разных толков и судили ее по-всякому.

Некоторое время спустя отправились Йенс Мадсен и Сесиль в Стас к родственникам. Путь их лежал мимо перевоза, и потому-то Йенс Мадсен захватил с собой несколько поросят, чтобы по пути доставить их в кабачок.

Только они свернули к дверям кабачка, как появился, шатаясь, Антон, жених, закаленный отказами, разгоряченный и ошалевший от выпитого спиртного. Увидев Йенса Мадсена и Сесиль, подъезжавших к кабачку со своими поросятами в повозке, он завопил, икая: