Редьярд Киплинг - Труды дня

— Они славно поправляются, — сказала Вилльям. — Теперь у нас только двадцать пять детей. Женщины начинают брать их обратно.

— Так вы смотрите за детьми?

— Да, миссис Джим и я. Но мы не подумали о козах. Мы пробовали сгущённое молоко с водой.

— Есть потери?

— Больше, чем хочется вспоминать, — с дрожью проговорила Вилльям. — А у вас?

Скотт ничего не сказал. Много похорон было на его пути, много матерей, оплакивавших детей, отданных ими на попечение государства.

Потом вышел Хаукинс с бритвой в руке, на которую с жадностью посмотрел Скотт, так как отросшая у него борода не нравилась ему. Когда сели обедать в палатке, он рассказал все в немногих словах, словно доложил официальный рапорт. Миссис Джим по временам сморкалась, а Джим опускал голову, но серые глаза Вилльям были устремлены на чисто выбритое лицо, и Скотт, казалось, рассказывал только ей. Она наклонилась среди рюмок, облокотившись подбородком на руку.

Щеки у неё впали, шрам на лбу выделялся ещё больше, но круглая шея подымалась, словно колонна, из рюшки вокруг ворота блузки, составлявшей установленный вечерний костюм в лагере.

— По временам выходило ужасно глупо, — говорил Скотт. — Ведь я, знаете, мало что знал о доении и о маленьких детях. То-то надо мной будут смеяться, когда рассказ об этом дойдёт до севера!

— Пусть смеются, — высокомерно сказала Вилльям. — Мы тут исполняли должность кули. Я знаю, что Джек исполнял, — обратилась она к Хаукинсу, и высокий человек любезно улыбнулся.

— Ваш брат чрезвычайно деятельный офицер, Вилльям, — сказал он, — и я сделал ему честь, обращаясь с ним, как он того заслуживает. Помните, я пишу конфиденциальные рапорты.

— Тогда вы должны написать, что Вилльям — чистое золото, — сказала миссис Джим. — Не знаю, что бы мы делали без неё. Она была для нас всем.

Она положила свою руку на руку Вилльям, загрубевшую от правления лошадьми; Вилльям нежно погладила её руку. Джим смотрел на всех с сияющим видом. Со служащими дело шло хорошо. Трое из наиболее некомпетентных людей умерли, и на их места поступили лучшие. С каждым днём приближалось время дождей.

Голод удалось остановить в пяти из восьми участков, да и смертность была уже не так велика — сравнительно. Он внимательно оглядел Скотта, как людоед оглядывает человека, и наслаждался его мускулами и здоровым видом.

«Он чуточку сдал, — сказал себе Джим, но все же может работать за двоих». Тут он заметил, что миссис Джим телеграфирует что-то ему, по домашнему коду телеграмма гласила: «Дело ясное! Взгляните на них».

Он взглянул и прислушался. Вот все, что говорила Вилльям:

— Чего же можно ожидать от страны, где «бхисти» (водовоза) называют «тунни-кутч»?

И все, что отвечал Скотт, было:

— Я буду страшно рад вернуться в клуб. Оставьте мне танец на рождественском балу. Оставите?

— Далеко отсюда до Лауренс-Холла, — сказал Джим. — Возвращайтесь пораньше, Скотт. Завтра надо отправлять повозки с рисом. Вам надо начать погрузку в пять часов.

— Неужели вы не дадите мистеру Скотту хоть одного дня отдыха?

— Очень бы хотелось, Лиззи. Боюсь, что нельзя. Пока он стоит на ногах, мы должны использовать его.

— Ну, по крайней мере, у меня был один европейский вечер… Клянусь Юпитером, чуть было не забыл! Что мне делать с моими младенцами?

— Оставьте их здесь, — сказала Вилльям, — мы позаботимся о них, а также столько коз, сколько можете выделить нам. Мне нужно научиться доить.

— Если вы встанете завтра рано, я покажу вам. Мне приходилось доить; между прочим, у половины из них бусы и какие-то вещи на шее. Пожалуйста, не снимайте, на случай, если появятся матери.

— Вы забываете, что у меня есть некоторый опыт в этом деле.

— Надеюсь, что вы не переутомитесь.

В голосе Скотта не было сдержанности.

— Я позабочусь о ней, — сказала миссис Джим, телеграфируя телеграммы в сто слов, пока уводила Вилльям, а Скотт отдавал приказания для новой кампании. Было очень поздно — почти девять часов.

— Джим, вы грубое животное, — сказала ему жена вечером.

Глава Голода хихикнул.

— Нисколько, дорогая. Я помню, как устраивал первый Джандальский посёлок ради одной девушки в кринолине, а ведь какая она была тоненькая, Лиззи?.. С тех пор я ни разу не работал так хорошо. Он будет работать, как демон.

— Но ты мог бы дать ему один день.

— И довести дело до конца? Нет, дорогая, теперь для них самое счастливое время.

— Я думаю, ни один из них, милый, не знает, что такое с ним. Ну разве это не прекрасно? Разве не чудесно?