Джордж Оруэлл - Дни в Бирме

– Неплохо сделано, сэр! – удовлетворенно хохотнул он. – Смотрите, как удирают. Славно, славно мы их распугали!

– Мы! – задыхаясь от возмущения, воскликнул доктор.

– Как, дорогой доктор? Неужели и вы были поблизости? Вы тоже вдруг отважились рискнуть вашей бесценной жизнью? Кто бы мог подумать?

– Сами-то вы не торопились! – сердито оборвал его Флори.

– О, сэр, негодяи бросились наутек, – слегка понизив наглый тон продолжал У По Кин, – но меня беспокоит, как бы они по дороге не полезли грабить имущество европейцев!

Невозмутимое нахальство судьи просто восхищало. С дубиной подмышкой, он важно, чуть ли не покровительственно шествовал возле Флори, тогда как доктор в смущении следовал за ними. У ворот клуба все трое остановились. Внезапно стало совсем темно, луну скрыла сплошная пелена тяжелых черных туч. Пронесся порыв почти забытого свежего ветра, и остро дохнуло влагой. Ветер усилился, деревья зашумели, с куста жасмина возле теннисного корта посыпался вихрь лепестков. Судья и доктор устремились под крыши своих домов, а Флори под кров клуба. Хлынул дождь.

На следующий день город был тих, как кафедральный собор утром в понедельник. Тишайший покой после бунта. Кроме горстки арестованных на месте преступления, у всех возможных участников осады оказалось незыблемое алиби. Клубный сад, будто истоптанный стадом бизонов, имел плачевный вид, но ни самим белым сахибам, ни их жилищам не было причинено никакого вреда, за исключением шишки на лбу найденного под бильярдным столом, в стельку пьяного мистера Лакерстина. Вестфилд и Веррэлл успешно вернулись с розысков, доставив двоих убийц Максвелла (или, во всяком случае, пару крестьян, вполне годных для виселицы). Правда, городские новости чрезвычайно опечалили Вестфилда, снова упустившего шанс пострелять в бунтовщиков, – эх, невезуха! Отклик Веррэлла на ночные события выразился лишь брезгливой гримасой в сторону Флори, штатского, который посмел приказывать сипаям.

Дождь лил и лил. Проснувшись под стук капель, Флори в сопровождении верной Фло выбежал во двор и подставил тело струям воды. С удивлением он обнаружил на коже множество синяков, зато дождевой душ мигом смыл всякий след лихорадки. Ливни тут выступают просто замечательным целителем. Затем Флори, в хлюпающих ботинках, то и дело стряхивая стекающие с панамы потоки, отправился к доктору. Небо было свинцовым, шквалистые порывы волнами неслись по плацу, как вихри конницы. Несмотря на широкие лубяные шляпы, прохожие бирманцы напоминали бронзовые статуи фонтанов. Дорогу уже залило оголявшими камни ручьями. Доктор сам только вошел с улицы на веранду и тряс над перилами мокрый зонтик.

– Заходите, мистер Флори, заходите! Ахх, вы как раз вовремя! Я только собирался откупорить джин «Старый Томми», поднять бокал за вас, спасителя Кьяктады!

Потом был долгий разговор. Доктор торжествовал; ему казалось, что бурная ночь каким-то чудом восстановила справедливость, поправ интриги подлого судьи, что теперь все пойдет иначе.

– Друг мой! Ведь этот бунт, где проявилось ваше высочайшее благородство, У По Кин не планировал. Состряпав свое геройство усмирением своего же якобы мятежа, негодяй полагал, что впредь от любых вспышек он еще более возвысится. Мне сообщили, что при вести о гибели мистера Максвелла, радость его была буквально… – доктор попытался поймать слово щепоткой пальцев, – как это говорится?

– Непристойной?

– Да-да, непристойной! Он чуть ли не пустился в пляс, вообразите только жуткое зрелище? Приговаривал «вот сейчас и деревенский мятеж примут всерьез». Что негодяю человеческая жизнь? Но настал конец его триумфам! Прерван взлет этой подлой карьеры!

– Отчего бы?

– Как же, как же, мой друг! Не он, а вы теперь истинный, подлинный герой! И даже меня подле вас оберегает некий отблеск вашей славы. Не вы ли всех спасли? Разве не встретили вас вчера европейские друзья как настоящего освободителя?

– Пожалуй, не без того. Довольно новые для меня ощущения. Миссис Лакерстин величала меня исключительно «дорогим мистером Флори», обратя свое жало против Эллиса, имевшего неосторожность в сердцах назвать нервную леди драной шваброй.

– Ахх, мистер Эллис порой действительно не сдержан в выражениях.

– Меня он почти не шпынял, только очень корил за то, что я не дал приказ стрелять в живое мясо («чего ж не пристрелил пяток ублюдков?») и мои ссылки на опасность для находившихся в толпе полицейских отверг: «Ну и парочке этих негритосов попало бы? Большое дело!». Однако прежние мои грехи полностью прощены. Макгрегор даже цитировал что-то возвышенное на латыни, видимо из Горация.