Генри Джеймс - Женский портрет

Несколькими днями позже желание ее исполнилось: в сопровождении Ральфа и его матушки она отправилась в Локли. Когда они туда прибыли, обе мисс Молинью сидели в просторной гостиной (одной из многих в их доме, как выяснилось позже) среди моря блеклого ситца и сообразно обстоятельствам были одеты в черные бархатные платья. У себя дома они понравились Изабелле даже больше, чем в Гарденкорте. Она еще раз подивилась их здоровому виду, и, если при первом знакомстве ей показалось, что им недостает живости ума – немалый недостаток в ее глазах, здесь, в Локли, она признала за ними способность к глубоким чувствам. Она провела с ними все время до ленча, меж тем как лорд Уорбертон в другом конце гостиной беседовал с миссис Тачит.

– Неужели ваш брат такой непримиримый радикал? – спросила Изабелла. Она знала, что он радикал, но, питая, как мы видели, неодолимый интерес к человеческой натуре, решила вызвать сестер на откровенность.

– О да, он придерживается самых передовых взглядов, – сказала Милдред, младшая сестра.

– Вместе с тем Уорбертон очень разумен, – добавила старшая мисс Молинью.

Изабелла перевела взгляд на противоположный конец гостиной и посмотрела на лорда Уорбертона, который, видимо, изо всех сил старался занять миссис Тачит. Ральф, примостившийся у камина, где полыхал огонь, отнюдь не лишний в огромной старинной зале при прохладном английском августе, охотно отвечал на заигрывание одной из борзых.

– Вы полагаете, он искренне их придерживается? – спросила с улыбкой Изабелла.

– Несомненно, а как же иначе? – незамедлительно отозвалась Милдред, тогда как старшая сестра устремила на Изабеллу удивленный взгляд.

– И вы полагаете, он не дрогнет, когда дойдет до дела?

– До дела?

– Я хочу сказать… ну, например, он отдаст все это?

– Отдаст Локли? – спросила мисс Молинью, когда снова обрела дар речи.

– Да и все остальные свои владения – не знаю, как они называются.

Сестры обменялись чуть ли не испуганным взглядом.

– Вы хотите сказать… вы имеете в виду… из-за расходов? – спросила младшая сестра.

– Пожалуй, он сдаст один или два дома, – сказала старшая.

– Сдаст или отдаст? – уточнила Изабелла.

– Мне не думается, что он отдаст свою собственность, – сказала мисс Молинью-старшая.

– Так я и знала! – воскликнула Изабелла. – Все только поза. Вам не кажется, что это ложное положение?

Ее собеседницы пришли в явное замешательство.

– Положение брата? – переспросила мисс Молинью-старшая.

– Его положение считается очень хорошим, – сказала младшая. – Он занимает самое высокое положение в графстве.

– Право, я, наверно, кажусь вам ужасно дерзкой, – сказала Изабелла, воспользовавшись паузой. – Вы, конечно же, боготворите своего брата и, возможно, даже боитесь его.

– Разумеется, брата нельзя не уважать, – совсем просто сказала мисс Молинью.

– Он, наверно, очень хороший человек, потому что вы обе чудо какие хорошие.

– О, он необыкновенно добрый. Никто даже не представляет себе, сколько он делает добра.

– Но все знают, как много он может сделать, – добавила Милдред. – Он очень многое может.

– О да, о да, – согласилась Изабелла. – Правда, на его месте, я стояла бы на смерть… я хочу сказать, стояла бы на смерть за наследие прошлого. Я отстаивала бы его всеми силами.

– Ну что вы! Надо быть шире… Мы всегда, с самых ранних времен, держались самых широких взглядов.

– Что ж, – сказала Изабелла, – у вас это отлично получается. Неудивительно, что вам это нравится. Вы, я вижу, любите вышивать гладью?

После ленча лорд Уорбертон повел ее осматривать дом – безупречный по благородству, как она и ожидала, но не более того. Внутри он был очень модернизирован, и многое, лучшее в его облике, потеряло свою первозданную прелесть. Но потом они вышли из дому, и перед ними, подымаясь прямо из широкого полузаросшего рва, встала величественная серая громада, отмытая капризами непогоды до нежнейших, до самых глубоких оттенков, и тогда жилище лорда Уорбертона показалось Изабелле сказочным замком. День был прохладный, неяркий, чувствовалось приближение осени; слабые бледные солнечные лучи ложились на стены размытыми неровными бликами, словно намеренно согревая те места, где острее ощущалась боль от вековых ран. К ленчу приехал брат хозяина, викарий, и Изабелла улучила пять минут для беседы с ним – время вполне достаточное, чтобы попытаться обнаружить истового сына церкви и убедиться в тщетности таковой попытки. Локлийский викарий отличался огромным ростом, атлетическим телосложением, открытым простоватым лицом, неистовым аппетитом и склонностью к внезапным взрывам смеха. Позже Изабелла узнала от Ральфа, что до принятия сана он был первоклассным борцом и даже сейчас при случае – разумеется, в узком семейном кругу – мог уложить противника на обе лопатки. Изабелле он очень понравился – в этот день ей все нравилось, но воображению ее пришлось немало потрудиться, чтобы представить его в роли духовного пастыря. Покончив с завтраком, общество направилось в парк, и лорд Уорбертон, проявив некоторую находчивость, предложил своей чужеземной гостье прогулку отдельно от других.