Эльза Триоле - Незваные гости

Присутствие Ольги меняло атмосферу, несколько стесняло, но это было даже к лучшему, вносило торжественность. Ольга и не подозревала, какую она вызвала суматоху. Как всегда, может быть, даже еще больше, чем обычно, она нисколько не старалась произвести впечатление… Сидя впереди, рядом с Ивом, она промолчала всю дорогу, а сзади Альберто и Серж оживленно разговаривали на политические темы. Ив вел машину и был так же молчалив, как Ольга. Обледеневшая, совершенно пустынная дорога, «дворники» скрипели, счищая хлопья снега, как зимние бабочки, летавшие по ветровому стеклу и клубившиеся в свете фар. Ольга почти дремала, убаюканная мягким снегом, напоминавшим ей детство. Время от времени раздавался голос Сержа: «А вы двое все молчите?…» Они не отвечали.

Домик тетки Марты встретил их гостеприимно. Все успели навести красоту, маленькая Мари сделала себе прическу в виде лошадиного хвоста, надела платье с вырезом, щеки у нее пылали из-за индейки… Как только послышался шум подъезжавшей машины, бросились зажигать свечи на еловых ветвях. Гости поднялись наверх, чтобы снять пальто и теплые вещи. Альберто и Серж восхищались: с тех пор как они вчетвером – Патрис, Дэдэ, Альберто и Серж – провели здесь весенний вечер, дом изменился до неузнаваемости. Патрис тогда только что получил в наследство этот домик и успел всего лишь перекрасить ставни… И вишни тогда только начинали зацветать…

Они сели за стол. Ольга – между Патрисом и Альберто, маленькая Мари – между Сержем и своим женихом, а на двух узких концах стола, друг против друга, Ив и Дэдэ. На Ольге было облегающее синее платье цвета яркой неоновой лампы: тридцать первого декабря нельзя надевать черного – это приносит несчастье. Весна… Помните мы говорили об Ольге, о Монике… О ней наговорили столько, что Дэдэ влюбился в прекрасную незнакомку… таинственную, как он решил, он во что бы то ни стало хотел, чтобы она была таинственной. «Но она такая и есть!» – сказал Дэдэ с горячностью, вызвавшей общий смех. Ольга улыбалась, здесь ей было хорошо, гораздо лучше, чем в рождественский сочельник у Элизабет, где была толпа незнакомых людей, шведы и шведки из посольства и французы, неизвестные Ольге, как и шведы. Рядом с ней сидел Олаф, муж Элизабет, вежливый и рассеянный. Он разговаривал только междометиями. Напротив них – Элизабет. Она не спускала глаз с мужа, как будто поддерживая его взглядом, улыбкой, чтобы помешать ему упасть, не дать рассыпаться в прах, в пепел… Из соседней комнаты, где стоял стол молодежи, доносились крики, смех. Музыка, замечательный джазовый пианист – Элизабет знала в этом толк. После двенадцати пришли другие музыканты – целый маленький оркестр. Лакеи быстро убрали стол, и молодежь наводнила, захватила комнату. Агнесса в белом тюле, как новобрачная, девочка-новобрачная; ее треугольная мордочка, золотистая, как мед, кожа и хрупкое тело, еще не перешедшее границу, отделяющую детство от созревающей женственности, – все в ней было пленительно. Ее окружали Фред и счастье. Сионизм Агнессы тоже носил имя Фред. Элизабет и ее друзья отправились в турне по ночным кабакам. Ольга вернулась к себе и легла спать…

Разговор шел все еще о том весеннем дне, когда приятели побывали у Патриса… Альберто рассказал тогда о своей первой встрече с Ольгой в вагоне-ресторане и о второй встрече с ней в ту ночь, когда он приземлился на парашюте на каком-то поле где-то во Франции и потом его привели на ночлег в дом Ольги. В январе 1954 года – чудно говорить о тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, еще не привычно, – Альберто уезжает в Мексику.

– Хотите поехать со мной, Ольга?

– Друзья, как вы относитесь к такому предложению, сделанному публично? – сказал Серж. – И кто делает предложение? Альберто, самый скромный из мужчин. И кому он его делает? Ольге, самой скрытной из женщин!

– Я бы мог повторить то же самое на площади под звуки фанфар и цимбал…

– А она в ответ – молчит!

Ольга молчала. Она только подняла бокал. За нее высказался Ив:

– Я пью за путешественников, за изгнанников, за лишенных родины, за беженцев, за принесенных в жертву, за вечных иностранцев, я пью за вечно скитающихся…

– Ну тебя, – сказал Серж, – нашел тоже над чем смеяться! Я тебя убью!

Патрис осторожно откупоривал новую бутылку шампанского. Вина было достаточно, каждый из гостей привез с собой одну или две бутылки. Занятый обязанностями хозяина дома, Патрис почти не следил за разговором.

– Мы никого не будем убивать, – сказал он, разливая вино, – жизнь прекрасна, и мы друг друга очень любим. Мы больше никогда и никого не будем убивать. Я послал к черту консульства и все прочие управления. Статьями я прокормлюсь не хуже, чем жалованьем чиновника. И я буду путешествовать не– меньше. Немедленно поеду с добрым словом к первобытным народам: англичанам, швейцарцам, скандинавам… Да, да…