Федор Решетников - Подлиповцы

– Глиже! У нас тоже есть колдун: што захочет, так и будет. Баба есть такая, в трубу вылетает.

– А вот эта баба-то – беда! – сказал Пила про Матрену.

– Ой ли?

– Верь ты ему, варнаку! – отплюнулась Матрена.

– А ты молчи! – крикнул на нее Пила.

– Што молчать-то!.. – Матрена знала, что Пила не колдун; а впрочем, кто его знает. Пила слишком заврался.

– Ребя, бабы-то нет уж!

– Ой!

– Улетела! А ты молчи! – шепнул Пила Матрене, которая лежала у стены. Мужики струсили.

– Как улетела? – спросили они, а заглянуть на полати боялись.

– Да она откедова?

– Кто ее знает. Села ко мне на лошадь: вези, говорит…

– А ты бы ее топором, топором, так бы и хлестал.

– Бил – не берет…

– Куды же она улетела?

– А кто ее знат. Она вон к ейной бабе улетела.

– Это к Терентьихе? – спросила хозяйка, дрожащая от страха…

– К ей.

– Слава те господи!

– А ты зачурайся, – сказал хозяйке один мужик, лежащий на полу, Подлиповцы стали засыпать. На полатях было так тепло, что подлиповцы ни за что бы не сошли и спали бы долго, долго. Они уснули скоро. Во сне им мерещилась Апроська, и они часто кричали со сна: «Апроська! пишшит!» Мужики, бывшие в избе, долго еще толковали насчет Пилы и рассказывали разные случаи об колдунах, слышанные ими от людей.

– Недавно, – говорил один, – у нас, значит, свадьба была. Баско гуляли. Ладно. Вот и появись колдунья, и запела по-куричьи: съем, бает… Беда! Так и бегает за бабами! Ну, и драло все, а кто на печку залез да кринки на голову и поодевал… Она, будь проклята, и давай кринки на пол кидать, кою бросит, и разобьется… Ужасти! Мужики крестились и охали.

– Это што, – говорил другой. – Вячки – те лучше ваших чердьнских. У нас, братчи, колдун издох. Как ноць, и перевернетца, и побежит, и побежит!.. Привезли его в черковь, черковный пеун и давай отцытывать, а поп и давай махальничей махать. Махал, махал долго, а колдун и давай зубами цакать… Пеун побег, а поп и хлобысни колдуна-то цитальницей… Колдун и помер.

– У вас што в Вятке-то. У нас лучше есть… Лежавшим на печке не спалось. Один из них достал огня на лучину, все четверо, лежавшие на печке, заглянули на полати: там все подлиповцы храпят, и Пила тут, и Матрена тут.

– А баба-то прилетела!

– Хлобысни бабу-то!

– Ты хлобысни… Пила в это время проснулся, взглянул… Мужики испугались и слезли с печки… Пила влез на печку и уснул на ней один. Он спал лучше всех. Подлиповцы пробудились на другой день поздно. Хотелось им еще поспать, да хозяин сказал, что у них одной лошади нет. Пила и Сысойко соскочили, один с печки, другой с полатей, вышли во двор; действительно, не было лошади Пилы с дровнями и двумя топорами. Пила выругал хозяина, говоря: ты украл мою лошадь. Хозяин тоже выругал Пилу, говоря, что лошадь украл не он, а, наверное, мужики, ушедшие из избы вечером. Пила пошел с Сысойком по городу отыскивать свою лошадь. Но город не Подлипная: в городе скорее заблудишься, нежели отыщешь лошадь. Пила вошел в соседний с постоялым двором двор, там кучер выругал его и погрозил отправить в полицию; в третьем он натолкнулся на какого-то барина, барин прикрикнул на него… Пила постоял на улице, подумал, куда идти искать? «Пропала лошадь, не найдешь. Вот если бы я колдун был, уж не украли бы лошадь», – ворчал Пила. Горе его велико было, лошадь – товарищ крестьянина. Куда он теперь денется без лошади, пожалуй, и бурлачить нельзя. «Оказия! Ах, воры!.. И смерти-то на вас нет…» Изругался Пила сильно; долго ругался, ругал и Матрену, и Сысойку, и мужиков, и Апроську выругал, а лошади не отыскал. По дороге шли вчерашние мужики.

– Вон он, колдун-то! – сказали несколько мужиков. Пила выругал их.

– Ишь он, черт-то! Видно, мяконьких наклали. Пила опять выругал их.

– Лошадь украли! – крикнул он. Мужики захохотали. Пила бросился на мужиков, как медведь; одного сшиб с ног, другого повалил на снег, третьему нос разбил… Мужики разбежались от него.

– Смешно, лешие?.. лошадь украли, дьяволы!.. – ругался Пила. Пошел он опять на постоялый двор. Там было шесть мужиков. Пила все ругался.

– А ты не ругайся, и мы ругаться-то мастаки… Тебе на што лошадь-то? В бурлаки с лошадями не берут, – не нужно. А ты вот продай эту. – Пила еще хуже заругался. Мужики стали сбивать Сысойку продать лошадь. – Ты-то пойми, какая у те лошадь-то: ишь, худая, того и гляди издохнет. А ты продай.

– Ты свою заведи да продай, – ворчит Пила.

– Были они, свои-то, да тоже продали.

– Што ты, собака, пристал: продай да продай!