Генри Джеймс - Вашингтонская площадь

Доктор скончался через три недели, в течение которых миссис Пенимен и Кэтрин не отходили от его постели.

Когда по истечении приличествующего срока вскрыли завещание, оказалось, что оно состоит из двух документов. Первый — составленный за десять лет до смерти — содержал ряд распоряжений, согласно которым основную часть своего имущества доктор завещал дочери и, кроме того, внушительные суммы отказывал своим сестрам. Второй оказался дополнительным распоряжением, которое было написано недавно и подтверждало долю миссис Пенимен и миссис Олмонд; однако доля Кэтрин, согласно этой бумаге, уменьшилась впятеро против первоначальной. "Она вполне обеспечена материнским наследством, гласила бумага, — так как тратила лишь малую долю процентов со своего капитала. Благодаря этому состояние ее ныне достаточно велико, чтобы служить приманкой для бессовестных авантюристов, а между тем у меня есть повод думать, что она продолжает питать слабость к людям подобного рода". Остаток своего капитала — и довольно значительный — доктор поделил на семь неравных частей, которые пожертвовал разным американским городам на больницы и медицинские школы.

Миссис Пенимен сочла, что это чудовищно — так своевольно распоряжаться деньгами, которые тебе не принадлежат; она сама сказала, что после смерти доктора его деньги уже не принадлежали ему.

— Ты, конечно, будешь оспаривать завещание, — бестактно заметила она Кэтрин.

— Вовсе нет, — ответила ей Кэтрин. — Оно мне очень нравится. Вот только если бы оно было немного иначе написано!

У Кэтрин было в обычае проводить в Нью-Йорке большую часть лета; она предпочитала дом на Вашингтонской площади любому другому жилищу и лишь в августе весьма неохотно переселялась на побережье. На побережье она останавливалась в гостинице. В тот год, когда умер отец, она отступила от своего правила и никуда не поехала, считая, что скорбящей дочери это не подобает; а на следующий год так долго откладывала отъезд, что в середине августа все еще была в Нью-Йорке, в доме на пустынной и жаркой Вашингтонской площади. Миссис Пенимен, любившая перемены, обычно стремилась покинуть город; но в тот год она довольствовалась пейзажем, открывавшимся из окна гостиной: деревянной оградой и китайскими ясенями. Вечерний воздух разносил по площади характерный запах этих растений, и теплыми июльскими вечерами миссис Пенимен сидела подле раскрытого окна и вдыхала их аромат. Для миссис Пенимен это было счастливое время; после смерти брата она почувствовала, что может беспрепятственно утолять свои порывы. Прежде она была несколько угнетена, теперь же наслаждалась свободой, которой не вкушала с тех далеких, незабываемых дней, когда доктор уехал за границу и предоставил ей в одиночестве принимать Мориса Таунзенда. Год, прошедший после смерти брата, напомнил ей о той счастливой поре, потому что с возрастом Кэтрин стала персоной, с которой в доме приходилось считаться, а веселья от нее было, по словам миссис Пенимен, не намного больше, чем от бочки холодной воды. Не очень хорошо зная, как употребить новоприобретенную свободу, старшая из дам пребывала в нерешительности и, пожалуй, попросту созерцала ее — так, подняв иглу, она иной раз застывала перед незаконченным вышиваньем. Впрочем, она надеялась и верила, что ее пылкие порывы и ее талант к сплетению узоров еще найдут себе применение, и через год с небольшим ее надежды оправдались.

Кэтрин по-прежнему жила в отцовском доме, хотя ей и указывали на то, что одинокой женщине, привыкшей к тихому существованию, было бы удобнее разместиться в каком-нибудь из небольших каменных особнячков, которые в то время начали украшать улицы в северной части города. Ей нравился более ранний стиль ее собственного дома (который уже начали называть "старинным"), и она решила прожить в нем до конца своих дней. Если он и казался великоват для двух скромных благородных дам, то противоположный недостаток был бы еще менее желателен, так как Кэтрин вовсе не хотелось, чтобы теснота жилища принудила ее к большей близости с теткой. Остаток жизни она рассчитывала провести на Вашингтонской площади и полагала, что все это время миссис Пенимен будет с ней: Кэтрин была убеждена, что как бы долго она ни прожила, тетка переживет ее и будет все так же умна и энергична. Миссис Пенимен казалась ей воплощением неукротимой жизненной силы.

Одним из тех теплых июльских вечеров, о которых я упомянул выше, обе дамы сидели у открытой балконной двери и глядели на притихшую площадь. Было слишком жарко, чтобы зажигать лампы, читать или вышивать. Даже для разговоров было, кажется, слишком жарко; во всяком случае, миссис Пенимен долго молчала. Стул ее стоял наполовину на балконе, и она сидела склонившись вперед и тихонько напевая. Кэтрин оставалась в глубине комнаты, в низкой качалке; она была одета во все белое и медленно обмахивалась большим пальмовым веером. Именно так тетка с племянницей обычно проводили вечера в это время года.