Жюль Ромэн - Шестое октября

— Вы его развязали?… Вы вложили туда другие вещи?

Между тем, как человек продолжал хранить жалкий и удрученный вид, Кинэт положил пакет на стул, с которого встал; развязал веревку.

— Что вы подумаете обо мне?

Кинэт развернул бумагу.

Над книгами лежал сложенный пиджак — тот, в котором человек был утром, — и в средней складке пиджака — носовой платок, весь в крови.

Кинэт сразу ничего не сказал, прикусил губу, спокойно уставился в человека своими черными и глубоко сидящими глазками.

Затем произнес:

— Зачем вы это сделали?

— Не знаю. Клянусь вам — не знаю.

— Вы собирались отдать мне пакет. Как вы себе представляли дальнейшее?

— Это было простое озорство. Гадкая шутка, если хотите.

— Вам, значит, было за что мне мстить?

— Нет, то есть я, действительно, был обозлен тем, что вы меня заставили свидеться с вами. Но навлечь на вас неприятности я не хотел. Нет. Просто я представлял себе, какое у вас будет лицо, когда вы развяжете пакет.

— Да.

Переплетчик размышлял, дергая себе за бороду.

— Я вам это чуть было сразу не сказал, — продолжал тот, — я раскаивался. Но не решился сказать.

— Да… Ну что ж!..

Кинэт вздохнул, Потом произнес:

— Много вы успели, нечего сказать! Что вы сделаете с этими вещами?

— Я брошу платок в какой-нибудь люк, как вы мне сказали.

— А пиджак?

Человек пожал плечами.

— Можете оставить его здесь, — сказал Кинэт. — Мы займемся им позже, заодно с другими вашими нательными вещами. На брюках у вас не осталось слишком заметных пятен? В трамвае будет светло, и в кафе, где вы будете меня поджидать.

Он взял со стола керосиновую лампочку. Внимательно осмотрел человека. Поставил лампу.

— Я не вижу ничего подозрительного. Мы можем идти. Я выйду первый.

Едва лишь он очутился в коридоре, ему пришло на ум, что тот, боясь мести, не решится, пожалуй, прийти на площадь Отель-де-Виль и, окончательно потеряв голову, побежит куда глаза глядят. Если бы его арестовали, Кинэт был бы, несомненно, скомпрометирован. Он вернулся:

— На средней площадке перед Отель-де-Вилем, не так ли? Через пять минут, не позже… Что? Вам стыдно? По счастью, я добрее вас.

— Вы меня не выдадите, чтобы проучить?

— Для этого я слишком ненавижу полицию. Пожелай я вас проучить, я сам бы взялся за это. Но я надеюсь, что это не повторится.

Тот смотрел на него с тревожной покорностью собаки, которую не совсем простили.

Выходя из мастерской, Вазэм ощупывал в кармане монеты, которые получил на водку от выигравших товарищей: около четырех франков пятидесяти сантимов. Один Пекле подарил ему два франка. Правда, поставив на Ларипетту пятнадцать франков, Пекле выиграл чистых двадцать семь.

Голова у Вазэма полна приятных мыслей. Встреча с Хаверкампом открыла перед ним широкие перспективы. Он к ним скоро вернется, когда будет обсуждать это дело с дядей. В данный же миг его восхищает то, что он вообще как бы получил только что гарантию на будущее и ощутимое доказательство благосклонности со стороны счастья. Молодой человек, к которому обращается солидный господин с целью дать ему ответственное поручение, а затем угостить его в кафе и предложить ему участие в своем деле, — это человек с привлекательной наружностью, который не до скончания века будет маляром.

Ему хотелось отпраздновать свою удачу и разом истратить свои 4 франка 50. Начал он с того, что купил пачку папирос высшего сорта, за 80 сантимов. Но уже собираясь закурить одну из них, он решил, что папироса, даже высшего сорта, не слишком ярко выделяется на будничном фоне жизни, и выбрал себе сигару за 15 сантимов. Он опять подошел к зажигательному прибору. Но в тот же миг подумал, что до обеда его стошнит от сигары, что лучше покамест удовольствоваться папиросой. Сигару он выкурит после обеда, при разговоре с дядей.

Выйдя из табачного магазина, он спросил себя, не выпить ли ему рюмку в кафе, не поехать ли домой в такси и не сделать ли того и другого. Но кафе поблизости показались ему слишком скромными. Чтобы найти более подходящее, пришлось бы отправиться на бульвары, и это слишком бы его задержало. Что касается такси, то это удовольствие, когда едешь один, имеет тот недостаток, что вкушаешь его без свидетелей. У прохожих есть свои заботы, и они не смотрят на тебя. Правда, приятно подкатить к подъезду, изумить хозяина фруктовой лавки и швейцара. Но такой эффект был бы преждевременным. Он оправдывается, когда подчеркивает уже совершившуюся перемену в положении. С простой надеждой он не согласуется. Если завтра торговец фруктами и швейцар узнают, что молодой человек из третьего этажа по-прежнему работает на улице Монмартр в качестве мазилки, то пожмут плечами, вспомнив про вчерашнее такси, и назовут Ваээма шалопаем.