Жан-Ришар Блок - … и компания

В пылу разговора Жозеф забыл, что непристойно так часто повторять «я», и щедро уснащал этим местоимением свою исповедь.

– Не отрицаю, ваша продукция, господин Зимлер, возможно, и безукоризненна. Однако вы сами изволили сказать, эти поездки в Париж обходятся недешево. Стало быть, затраты должны быть как-то возмещены. Поверьте мне, заказчик не любит излишних надбавок на цены.

– Мы покрываем накладные расходы из прибылей, но ни в коем случае не за счет цены. Пусть прибыль будет меньше, лишь бы было больше дел. А дел у нас будет по горло.

– Вы сплочены, в этом ваша сила.

Жозеф тут же оценил про себя общий и частный смысл этого «вы». Его вдруг словно окрылило:

– Знаете ли, я впервые увидел Вандевр всего год назад; но, поверьте, мне его интересы дороже, чем местным коммерсантам. Вандевр, по-моему, может стать в десятки раз более деятельным, более жизнеспособным городом.

– Берегитесь, старые страны труднее расшевелить, чем молодые. Это не Америка. Здесь золото не валяется под ногами, как в Колорадо.

– Чудеснейший край, господин Лепленье, чудеснейший! Такой молодой, такой новый! Что такое Эльзас по сравнению с ним? Выжатый лимон, извините за выражение. А здесь такое богатство. Стоит только нагнуться. Но здешние люди ничего никогда не делали.

Старик постарался смягчить этот несколько излишне смелый афоризм:

– Все это мне самому доподлинно известно, господин Зимлер, ибо я сын и внук фабриканта и сам был фабрикантом целых тридцать лет. И, как видите, восемь лет назад я закрыл лавочку, убедившись, что фабриканту остается либо прозябать, либо терять свои капиталы.

Самообладание вновь оставило Жозефа. Но хозяин дома пришел к нему на помощь. Улыбаясь всеми своими ямочками и плотоядно поводя клоунским носом, Лепленье заявил:

– Ну что ж, господа, попытайтесь, колонизируйте нас. Старой стране никогда не повредит приток новых сил. А я буду следить за вашим опытом в качестве сочувствующего зрителя.

Последние слова он произнес сухо и как-то подчеркнуто медленно. Жозеф не знал куда деваться. А господин Лепленье все тем же топом заговорил о бывшей своей фабрике. Внезапно Жозеф вспомнил, что в прошлом году они с Гийомом осматривали ее под предводительством все того же Габара. Фабрика выходила в узкий темный тупик. Братья сразу же отказались от нее. Помещение было слишком мало и неудобно.

Хозяин рассказывал и рассказывал, а Жозеф со все возрастающим удивлением смотрел на безукоризненную обстановку комнаты; богатство ее не бросалось в глаза, но каждая мелочь говорила сердцу и памяти ее владельцев. Он перевел взор на бритые губы холеного старика, с какой-то изящной небрежностью повествовавшего о своей капитуляции, и покраснел от стыда. Он подумал об уголках этого парка, таких привольных и в то же время заботливо обихоженных, о прекрасной молчаливой девушке с такой свободной походкой и о внимательном и мягком взоре ее синих глаз. В душе Жозефа внезапно вспыхнул слабый огонек, и казалось, достаточно легчайшего дуновения, чтобы он разгорелся ровным сильным пламенем. Жозефу вдруг захотелось прервать господина Лепленье и сказать ему, что он, Жозеф, хорошо играет на флейте. Но он никак не мог найти подходящего предлога.

Наконец хозяин дома поднялся с кресла и, закинув голову, сообщил Жозефу свои соображения насчет земельной собственности, арендной платы и Национального собрания в Бордо, в котором он не принимал участия. Он обратил внимание Жозефа на семейные реликвии, показал редчайшую мебель, с которой были связаны памятные даты или исторические имена.

Затем он повел гостя в парк и заставил осмотреть розариум. По-прежнему в его тоне не чувствовалось ни иронии, ни оживления. Говорил он спокойно, слегка напыщенно и грустно. Он почему-то надел широкополую соломенную шляпу, хотя майское солнце еще не припекало, шагал медленно, часто останавливался и, выпрямляя стаи, снова пускался в рассуждения.

Жозефу вдруг, непонятно почему, стало скучно. Он покорно слушал речи хозяина дома, но с трудом улавливал их смысл. Что, в сущности, делали, чем занимались все эти люди, чьи имена сыпались с губ старика? Когда же гость старался поддержать разговор, Лепленье едва слушал его, и тот замолкал… В конце концов старик просто маньяк. Сплошное кривлянье!

Жозеф уже начал было злиться, как вдруг в конце аллеи мелькнуло платье из светло-коричневой тафты. Элен Лепленье, в соломенной шляпке и с тросточкой в руках, очевидно, собралась па прогулку. Она взглянула на обоих мужчин, мгновение поколебалась, быстрым кивком ответила па поклон Жозефа и пошла к дому. Жозефу стало досадно, и, сам не зная почему, он рассердился на старика.