Жан-Ришар Блок - … и компания

Вильгельм Блюм, сразу успокоившись, присел к столу, взял нож и пристально взглянул на супругу. Крошечный пухлый полуоткрытый ротик застыл в спокойной приветливой улыбке. Приятно-округлый подбородок, некогда нежно-розовый, а сейчас янтарно-желтый, сливался с расплывшейся, но еще аппетитной шеей. Вся эта прелесть возвышалась над черным суконным лифом, туго обтягивавшим бугор ее грудей, по которому от самой шеи и до талии сбегали круглые матерчатые пуговки. На лоб падала тень от абажура.

– Бабетта, – весело воскликнул хромоножка, – да ты пойми: наш Жозеф возвращается нынче ночью, а завтра – завтра мы зажигаем на фабрике топку!

Он замолчал, чтобы полнее насладиться эффектом этой фразы, – но никакого эффекта не последовало.

– Бабетта, ты слышишь меня, Бабетта?

Крохотный, как у мышки, ротик дрогнул, но только для того, чтобы пропустить еще более крохотный кусок горячей картошки. Между зубами мелькнул на секунду кончик языка, затем ротик закрылся, кусочек картошки исчез, ротик снова полуоткрылся и застыл. Вильгельма взорвало:

– У тебя нет сердца, Бабетта!

– Бедный мой Вильгельм, а ты, с тех пор как мы сюда приехали, ты хоть раз подумал о наших собственных делах?

– Всему свое время. В первую очередь их дела, так оно будет справедливее.

– Справедливость еще не все. О хлебе тоже не мешает подумать.

– Пусть они прежде наделают сукна, а я уж тогда его продам.

– Ты продашь, если они только сами не продадут его прямо в Париже.

– А много ли нам с тобой нужно? Брось, Бабетта, наши наследники будут довольны.

– Наши наследники действительно могут быть очень довольны, если найдут хоть четыре су под нашим тюфяком. А кто знает, может быть, им еще покруче придется, чем нам с тобой.

– Видишь ли, Бабетта, когда я работаю на фабрике, я в равной степени тружусь и для них и для себя.

Супруги все еще беседовали на эту тему, хотя уже давно в кастрюле не осталось ни одной картофелины и уже давно опустело небольшое блюдо мяса с солеными огурцами.

Всем кристально ясным доводам Бабетты бесцветный голос Вильгельма противопоставлял одни и те же возражения. Это давно уже стало для них своего рода обрядом. Так они и не убедили друг друга. Да и к чему, впрочем? Каждый действовал сообразно своему характеру и наклонностям. И именно в силу своего характера Блюмы еще до зари встали с постели, оделись, дрожа от холода, при тусклом свете грошовой свечки и отправились в путь, чтобы первыми прибыть па фабрику, хотя им предстояло пройти почти целое лье.

Луна, круглая, как будто ее раздул флюс, и блестящая, как лакированная туфля, медленно пробиралась в полной тишине сквозь хоровод зимних тучек. Пуппеле, который временно проживал в доме, предназначавшемся для хозяев, услышал скрип калитки и вышел во двор. Дядюшка Блюм, как камергер, всегда ходил при ключе.

В другом конце улицы заплясал свет ручных фонариков. Послышались приближающиеся голоса. Гуськом или попарно люди входили во двор. Там они разбились на две группы. Говорили вполголоса. Время от времени слышалось бульканье – кто-то, не видимый в темноте, опрокидывал стопочку. И затем окрепший голос возносил хвалу творцу этакой благодати. Потом снова все стихало до полушепота. Гулкий кашель возвестил о приходе Ипполита. Оба старых хозяина появились в сопровождении молодых, и тут состоялась прелюбопытная встреча.

В это утро де Шаллери отправился на охоту вместе с господами Потобержем и Лефомбером. Они поравнялись с фабрикой покойного Понсэ как раз в ту минуту, когда новые хозяева входили в ворота. Газовый фонарь, освещавший улицу, давно уже погасили, а на фабричном дворе фонарей еще не было, – их предполагали поставить, когда обстоятельства позволят приобрести счетчик и трубы. Но луна еще заливала все своим светом.

Для торжественного дня эльзасцы надели сюртуки и шелковые цилиндры. Цилиндр Ипполита возвышался на манер башни, и покрой его одежды отнюдь не казался провинциальным. Четыре приезжих одним движением приподняли цилиндры и, как манекены, проследовали во двор. Трое джентльменов еле успели притронуться к своим охотничьим фетровым шляпам, – жест получился немного растерянный, запоздалый и выражал удивление. Все же охотники остановились, и вот какое зрелище предстало их глазам.

Зимлеры вошли во двор. В одном из его углов будто разорвалась граната. Эльзасские мастера, прибывшие из Бушендорфа, трижды прокричали:

– Да здравствует Франция! Да здравствует Эльзас! Да здравствует Зимлер!