Лесли Хартли - По найму

— Значит, это все-таки вы, — сказала женщина. — Я уже давно догадалась — так что напрасно вы мне морочите голову. Только почему бы вам не сказать ей все это самому?

Ледбиттер вдруг приуныл.

— Не знаю, — пробормотал он. — Просто я буду чувствовать себя полным идиотом, когда начну с ней объясняться. Не то чтобы все это неправда — ни в коем случае. Но все равно... Черт! Лучше вы сами скажите... Ну, в общем, скажите все, что так любят слышать женщины. А то если она меня увидит, то подумает...

— Это точно! — раздался голос у него за спиной. — И главное — уже подумала!

Они обернулись и увидели Кларису — ее глаза сверкали.

— Как вы могли, миссис Уайт, — набросилась она на хозяйку, — пустить в дом этого человека. Знайте же: пока он не уберется, ноги моей здесь не будет...

— Но, миссис Кроузер, — попыталась успокоить Кларису миссис Уайт, — вы слишком жестоки...

— Жестока? — переспросила Клариса. — Это я-то жестока? Да по сравнению с ним я невинный младенец! Этот человек причинил мне столько горя, что...

— Подождите, милочка, — возразила хозяйка, — вы лучше послушайте, что он собирается вам сказать. Он, между прочим, о вас очень тепло отзывался! Не прогоняйте его, не выслушав. Не надо требовать от мужчин, чтоб они были ангелами с крылышками — к чему это? Я понимаю: в свое время он наломал дров, но теперь надо его простить — кто из нас без греха? А кроме того, я уверена, что он получил хороший урок. Смотрите, какой он кроткий, — стоит ли так на него кричать? Мало кто из мужчин стерпит, когда на его доброту отвечают грубостью. Будьте благоразумной — дайте ему высказаться.

Ледбиттер, за которого в жизни никто не замолвил доброго слова, тем более женщина, действительно стоял как овечка — силы вдруг совсем покинули его — и только с надеждой поглядывал на свою неожиданную заступницу, делая вид, что никакой Кларисы нет и в помине. Клариса, со своей стороны, тоже старалась его не замечать — она обращалась исключительно к своей домохозяйке.

— Если б вы знали, что это за чудовище, миссис Уайт, вы бы не стали его так защищать! — гневно выкрикивала Клариса. — Сначала он сосет из тебя кровь, а потом выбрасывает к чертям. Слушай меня внимательно, Стив Ледбиттер, — наконец обратилась она к водителю. — Проваливай отсюда подобру-поздорову и никогда больше не смей показываться мне на глаза.

Клариса разрыдалась, а Ледбиттер, воспользовавшись образовавшимся замешательством, стал отступать к машине. Дождался, наплевали в душу при всем честном народе, и главное, кто наплевал — баба! Он сел в машину, включил зажигание, но стартер впервые в жизни не сработал. Ледбиттер снова и снова нажимал на педаль, но машина не заводилась, а издавала какие-то подозрительные звуки, словно человек, которого тошнит. Наконец Ледбиттер вылез и завел ее ручкой. Отъезжая, он не смотрел на Кларису, о чем-то жарко спорившую в дверях с хозяйкой: он вообще ничего не видел и не слышал, хотя делал все, что положено человеку за рулем. Когда же он немного пришел в себя, оказалось, что он едет по Белгрейв-сквер. Тогда, подчиняясь безотчетному порыву, он свернул на Саут-Холкин-стрит и медленно проехал мимо дома леди Франклин.

С этого дня Ледбиттер возненавидел свою машину. Она его подвела, причем, казалось ему, сделала это нарочно, продлив момент невыносимого унижения, и теперь он только и думал, как бы от нее поскорее избавиться. Гордость, которую он испытал в тот день, когда впервые смог назвать ее своею, и которая переполняла его всякий раз, когда он сравнивал ее с другими — более потрепанными или менее ухоженными автомобилями, исчезла без следа; их близость, радостная и вдохновляющая, превратилась теперь в ту самую фамильярность, что, как известно, рождает презрение [12] Имеется в виду известный афоризм английского писателя, эссеиста, лексикографа XVIII века С. Джонсона: «Фамильярность рождает презрение». . Все, что раньше его так в ней восхищало, теперь вызывало неприязнь. Ему было трудно находиться в ней — и физически, и морально. Стоило ему сесть за руль, как у него начинала ныть спина, чего раньше с ним не случалось; ему было противно к ней прикасаться, а иногда, проведя в поездке час-другой, он ловил себя на том, что сидит, судорожно вцепившись в руль, и не может разогнуться — явный признак нервного расстройства, чего так боятся все профессиональные водители.

Если раньше он с упоением мыл и начищал ее до блеска, а когда она начинала сверкать, не мог сдержать улыбки, то теперь все переменилось. Ему было противно подходить к ней. Он чинил и чистил ее словно из-под палки и жалел потратить на нее лишний пенс. Безоблачный небосвод их дружбы — самой нежной и преданной, на какую был способен Ледбиттер по отношению к одушевленным и неодушевленным предметам, не считая разве что телефона, затянуло тучами. Другие машины не вызывали у него никаких эмоций, но когда он подходил к своей, то во рту появлялся противный привкус.