Лесли Хартли - По найму

Его кодекс был настолько детально и четко разработан, что, следуя ему, Ледбиттер был надежно застрахован от любых соблазнов: он скорее позволил бы себе появиться на поверке во фраке, чем отступил бы хоть на йоту от своих жизненных принципов.

Но, согласно его кодексу, анонимки были вне закона, а их авторы ничего, кроме презрения, не заслуживали.

С другой стороны, теперь, когда появилась леди Франклин, он наконец-то получил возможность проявлять лояльность по отношению к кому-то, кроме себя самого, чего не случалось со времен демобилизации. Между тем лояльность составляла важнейшую черту его характера, — он испытывал настоятельную потребность быть лояльным — к соратникам, к своему полку, к родине, и это самое чувство лояльности побуждало его отправить письмо.

Ледбиттеру не с кем было поговорить откровенно и рассказать о той жестокой борьбе, что шла в его душе. Он и сам не всегда понимал, что происходит в потаенных уголках его внутреннего «я». В хорошем настроении он не отличался молчаливостью: напротив, в такие минуты он на радость своей аудитории не закрывал рта. Но все это было игрой, забавой. Шутка, колкость, тонкий намек — тут он всегда был большим мастером, прекрасно владевшим искусством иронического подтекста. Он говорил одно, а имел в виду совсем другое — нередко полностью противоположное сказанному. В деловых переговорах он обращал внимание не на слова, которые сплошь и рядом сбивали с толку, а на смысл, проявлявшийся, как правило, именно в том, о чем собеседник умалчивал. Ледбиттер пытался уловить этот потаенный смысл — и в соответствии с результатами наблюдений строил свои ответы. Он редко выражал вслух свои мысли и почти никогда — разве что в приступе бешенства — не выказывал своих чувств. Поступить иначе было для него все равно, что появиться на людях голым или — хуже того — дать содрать с себя кожу.

Мир своих чувств Ледбиттер берег как зеницу ока: если другие догадаются, что у тебя на душе, они могут использовать это в своих корыстных целях, и чем сильнее он что-то переживал, тем тщательней это скрывал. Его скрытность доходила до того, что если б его вдруг обвинили в убийстве, он из одной лишь гордости утаил бы факт, который его тотчас бы оправдал.

Итак, лояльность вступила в схватку с кодексом — гремели орудийные залпы, атаки сменялись контратаками, но поединок велся без слов и почти без аргументов — рациональности в нем было не больше, чем ее бывает в настоящих сражениях. У лояльности, однако, было лучше с боевой техникой: Ледбиттер твердо знал, что дисциплинированность (приверженность кодексу) — не цель, но всего лишь средство для поддержания лояльности. И если в интересах дела требовалось проявить гибкость (а на войне такое бывало, и не раз), надо уметь забывать и про дисциплину, и про кодексы, запрещавшие анонимные письма. Все было очень просто: выйдя замуж за Хьюи, леди Франклин совершит чудовищную ошибку. Ее счастье оказалось под угрозой, и он должен был помочь ей распознать истинное лицо Хьюи: надо дать ему от ворот поворот. Все прочее — пустяки, эмоции побоку! Главное — факты, и с ними надо считаться. Леди Франклин снова обретет свободу, как страна, на которую посягнул агрессор, — свободу думать и выбирать.

О нем она, правда, думать не станет... У лояльности оказался мощный союзник, о существовании которого Ледбиттер и не подозревал — это была ревность.

Но кодекс не торопился признавать себя побежденным: к удивлению Ледбиттера, начались затяжные арьергардные бои — в разгар одной из таких перестрелок, когда кодекс, сдавая одну позицию за другой, в качестве последней меры напомнил Ледбиттеру о неприятной перспективе прослыть в собственных глазах гнусным доносчиком, позвонил Хьюи. Не мог бы Ледбиттер заехать за ним в его мастерскую в четверг к семи вечера? «Я хочу пообедать с одной своей знакомой, — небрежно проговорил он, — так что скажите, можете ли вы быть свободны часов до одиннадцати? Да, кстати, — добавил он, прежде чем Ледбиттер успел что-то ответить, — как там ваша жена?»

— Спасибо, сэр, — сказал Ледбиттер. — Сейчас она вроде бы уже поправилась.

— Ну а как вы себя чувствуете? — непринужденно-снисходительно осведомился Хьюи.

— Я в полном порядке, сэр. Правда, насчет четверга я пока еще не уверен. Дело в том, что на это самое время у меня есть один предварительный заказ. С вашего разрешения, я уточню, остается ли он в силе, и тогда вам перезвоню, хорошо?

— Давайте, действуйте, — разрешил Хьюи, и в его голосе прозвучало такое довольство жизнью и собой, что Ледбиттеру стало не по себе.