Лесли Хартли - По найму

— Забудьте о ней.

— И ваши дети...

— И про них забудьте!

— Но как я могу про них забыть, — запротестовала леди Франклин, — когда вы столько про них рассказывали. Вы даже обещали меня с ними познакомить.

— Забудьте про них про всех! — чуть было не сорвался на крик Ледбиттер. — Их нет в природе! Они не существуют!

— Не существуют? — растерялась леди Франклин.

— Нет. Существуем только мы с вами — вы да я.

В его глазах была отчаянная, хоть и непонятная мольба. Казалось, они взывают о помощи. Сердце леди Франклин разрывалось от жалости. Жалость развязала ей язык, и она наконец проговорила:

— Я могу вам чем-то помочь?

— Да.

Машина сбавила скорость, свернула на проселочную дорогу и остановилась. Ледбиттер знал толк в любовных делах. Он не прибегал к методам первобытного человека, но умел сделать потрясение приятным. В его поцелуе божественно смешались и угроза, и удивительная сладость, а потому леди Франклин закрыла глаза в наслаждении, но открыла их в бешенстве.

— Я хочу выйти, — сказала она.

Ледбиттер промолчал.

— Я хочу выйти, — повторила леди Франклин. — Выпустите меня, Ледбиттер.

В его душе творилось нечто невообразимое, но обращение по фамилии сработало безотказно.

— Куда же вы, миледи? — сказал он. — До Лондона еще далеко — десять миль.

— Не важно, — ответила леди Франклин. — Я пойду пешком или сяду на попутную машину.

— Давайте я хотя бы поймаю такси, — предложил Ледбиттер.

— Спасибо, но это ни к чему, — отрезала она, по-прежнему глядя куда-то в сторону, — я доберусь сама.

— Леди Франклин, — сказал он, обращаясь к ней так впервые за все время их знакомства, — могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Нет, — услышал он в ответ. — Лучше дайте мне выйти.

Путаясь в собственных ногах, он кое-как выбрался из машины, обогнул ее сзади — только бы не видеть лица леди Франклин! — распахнул дверцу и, выпрямившись, застыл, глядя прямо перед собой.

— Все. Благодарю вас, — сказала леди Франклин. — Прощайте.

Оказавшись один, Ледбиттер сел в машину и задним ходом на бешеной скорости бросил ее к шоссе. Выруливая на него, он увидел, что леди Франклин медленно идет по обочине. В руках у нее ничего не было, и только тогда он заметил на переднем сиденье ее сумочку и путеводитель по Винчестерскому собору. Сначала он решил ехать: на новые переговоры уже не было сил, но, вовремя вспомнив, какие возникнут осложнения, если ее вещи останутся у него, он забрал и сумочку, и путеводитель и, выйдя из машины, пошел обратно, к леди Франклин.

— Вы оставили это в машине, миледи, — сказал он.

Она вздрогнула, взглянула на него, и на лице ее появилась нервная улыбка.

— В самом деле, в самом деле, — пробормотала она. — Спасибо, что напомнили.

Приложив руку к фуражке (формальность, о которой он забыл, расставаясь с леди Франклин несколько минут назад), Ледбиттер повернулся и зашагал обратно к машине. Затем он снова остановился и обернулся.

— Может быть, все-таки я довезу вас? — сказал он.

— Не надо, благодарю вас, — последовал ответ. — Со мною все будет в порядке.

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы поехали со мной, — сказал он, с трудом выдавливая из себя слова.

Не находя сил ответить, она только покачала головой, и он вернулся в машину.

Уже несколько дней эта песня не давала покоя Ледбиттеру, и он распевал ее во все горло и нарочно фальшивил (вообще-то у него был неплохой слух), чтобы насолить искусству, насолить самому себе, а главное, насолить леди Франклин. Его первой реакцией был приступ бешеной злобы. Негодяйка! Сначала рассыпалась мелким бисером, пела ему о своих дурацких чувствах, а как дошло до дела, сразу на попятный! Она ткнула его мордой в грязь, а все потому, что он, видите ли, не из ее сословия. Все уши прожужжала о том, какая чушь классовые различия, как помогают они сближаться таким, как он и она, но стоило ему поверить ее болтовне и предложить ей хотя бы ненадолго и впрямь забыть о классовых различиях, как она начала строить недотрогу: «Прочь, лакей!» Ну что ж, так ему, дураку, и надо. Впредь будет умней.

По сути дела, оба они обманули друг друга, но в каком-то смысле он пострадал сильнее. Его мужскому самолюбию был нанесен страшный удар, и рядом не было никого, кто бы мог пролить бальзам на рану. Вспоминая о том, как кокетничали с ним некоторые его пассажирки и как он решительно, но тактично — упаси Бог обидеть! — отклонял их заигрывания (интересы дела превыше всего!), он решил, что на сей раз повел себя как последний дурак. Надо сказать, что именно этого он боялся больше всего — прослыть последним дураком было для него непереносимым унижением.