Оноре Бальзак - Поиски Абсолюта

— Вы что-нибудь здесь задолжали?

Валтасар покраснел и ответил смущенно:

— Не знаю, Лемюлькинье все расскажет тебе. Он честный слуга, а в моих делах более осведомлен, чем я сам.

Маргарита позвонила, и, когда лакей явился, она почти невольно стала вглядываться в лица обоих стариков.

— Что вам угодно, барин? — спросил Лемюлькинье.

У Маргариты, которая была вся гордость и благородство, сжалось сердце, когда она по тону и всей манере лакея заметила, что между отцом и его товарищем по работам установилась какая-то дурная фамильярность.

— Отец не может без вас сосчитать, сколько он здесь должен, — сказала Маргарита.

— Барин, — ответил Лемюлькинье, — должен…

При этих словах Валтасар сделал лакею какой-то тайный знак, заметив который Маргарита почувствовала себя униженной.

— Говорите же, сколько должен отец! — воскликнула она.

— Здесь барин задолжал тысячу экю аптекарю, который оптом торгует москательными товарами и поставлял нам едкий поташ, свинец, цинк и реактивы.

— Это все? — сказала Маргарита.

Валтасар снова подал знак Лемюлькинье, который, как зачарованный, ответил:

— Да, барышня.

— Хорошо, — продолжала она, — сейчас я их вам отдам.

Валтасар радостно обнял дочь со словами:

— Ты для меня ангел, дитя мое.

И он вздохнул легче, взглянул на нее веселее, но, несмотря на эту радость, Маргарита легко заметила на его лице следы глубокой тревоги и решила, что тысячу экю составляют только самые неотложные долги по лаборатории.

— Будьте откровенны, папенька, — сказала она, когда, подчиняясь желанию отца, уселась к нему на колени. — У вас есть еще долги? Признавайтесь мне во всем, возвращайтесь домой, не тая никаких опасений среди общего счастья.

— Дорогая Маргарита, — сказал он, взяв ее руки и целуя их с грацией, напоминавшей об его далекой юности, — ты будешь на меня ворчать…

— Нет, — сказала она.

— Правда? — ответил он, и у него вырвался жест ребяческой радости. — Значит, все тебе могу сказать, ты заплатишь?..

— Да, — сказала она, сдерживая слезы, выступившие у нее на глазах.

— Так вот, я должен… о! не смею…

— Говорите же, папенька.

— Сумма значительная, — продолжал он.

Она в отчаянии умоляюще сложила руки.

— Тридцать тысяч франков должен я Проте и Шифревилю.

— Тридцать тысяч составляют все мои сбережения, но я с удовольствием подарю их вам, — сказала она, почтительно целуя его в лоб.

Он встал, схватил дочь в объятия и стал кружиться по комнате, подкидывая ее, как ребенка, потом посадил ее в то же кресло, воскликнув:

— Милое дитя, ты настоящее сокровище любви! Ведь мне житья не давали. Шифревили написали мне три угрожающих письма, хотели начинать тяжбу со мной, со мной, обогатившим их…

— Папенька, — печально сказала Маргарита, — значит, вы продолжаете свои исследования?..

— Продолжаю, — сказал он, улыбаясь, как безумный. — Погоди, я еще найду… Если бы ты знала, чего мы достигли.

— Кто это — мы?

— Я говорю о Мюлькинье; он теперь стал понимать меня, прекрасно мне помогает… Славный малый, он так мне предан.

Вошел Конинкс, и разговор прервался. Маргарита сделала отцу знак молчать, боясь, как бы он не уронил себя в глазах дяди. Она была в ужасе от того, каким опустошениям подвергся его великий ум, поглощенный исследованием проблемы, может быть неразрешимой. Валтасар, который, вероятно, ничего, кроме своих горнов, не видел, не догадывался даже о том, что состояние его свободно от долгов. На следующий день они отправились во Фландрию. Путешествие было довольно продолжительно, и Маргарита успела кое-что понять во взаимоотношениях отца и Лемюлькинье. Не получил ли лакей той власти над господином, какую берут иногда над величайшими умами люди, лишенные всякого образования, но чувствующие себя необходимыми и, добиваясь уступки за уступкою, идущие к господству с упорством, которое дается навязчивой идеей? Или же барин питал к слуге привязанность, рожденную привычкой и похожую на отношение рабочего к своему инструменту-созидателю или араба к своему скакуну-освободителю? Маргарита подметила в поведении слуги кое-какие черты, встревожившие ее, и решила освободить Валтасара из-под унизительного ига, если ее опасения подтвердятся. Проездом она остановилась на несколько дней в Париже, чтобы расплатиться с долгами отца и просить фабрикантов химических продуктов ничего не присылать в Дуэ, предварительно не уведомив ее о заказах, которые сделает Клаас. Она уговорила отца переменить костюм и одеться соответственно своему положению. Такое наружное восстановление облика Валтасара вернуло ему внешнее достоинство, что было хорошим знаком возможной перемены умонастроения. Вскоре дочь, уже предвкушая счастье видеть, как поразят отца все неожиданности, с которыми он встретится в собственном доме, поехала дальше в Дуэ.