Оноре Бальзак - Поиски Абсолюта

— Дорогой Эммануил! — сказала она, сжимая его, руку, которую все еще держала в своей, и, вместо того, чтобы итти в сад, бросилась в кресло.

— Не меня, а вас нужно благодарить, — сказал он с любовью в голосе, за то, что вы соглашаетесь принять.

— Эта минута, дорогой мой возлюбленный, — сказала она, — способна изгладить много горя, она приближает нас к счастливому будущему. Да, я принимаю твое богатство, — продолжала она, и по губам ее порхала ангельская улыбка, — я знаю, как сделать, чтобы оно стало моим.

Она взглянула на портрет Ван-Клааса, точно призывая его в свидетели. Молодой человек, следивший за взглядом Маргариты, не видал, как она сняла с пальца девичье колечко, и заметил это, только когда услыхал ее слова:

— Среди глубоких наших бедствий вдруг рождается счастье. Отец мой по беспечности предоставил мне свободно распоряжаться собою, — сказала она, протягивая кольцо, — возьми, Эммануил! Моя мать любила тебя, она сдобрила бы мой выбор.

Слезы выступили на глазах Эммануила, он побледнел, упал на колени и сказал Маргарите, давая ей перстень, который всегда носил:

— Вот обручальное кольцо моей матери. Маргарита моя, — продолжал он, целуя кольцо, — получу ли я еще иной залог?

Она нагнулась, подставляя лоб губам Эммануила.

— Увы! бедный мой возлюбленный, хорошо ли мы поступаем? — сказала она в сильном волнении. — Ведь нам так долго придется ждать.

— Мой дядя говорил, что обожание — это насущный хлеб терпения, подразумевая любовь христианина к богу. Так и тебя могу я любить, уже давно я не отличаю тебя от вседержителя: принадлежу тебе, как ему.

Некоторое время они оставались охваченными сладостным волнением. То было искреннее и спокойное излияние чувства, которое, подобно ручью, вышедшему из берегов, разливалось непрерывными струями. События, разлучившие влюбленных, были поводом для меланхолии, которая сделала их счастье еще живее, придав ему как бы остроту боли. Слишком для них рано вернулась Фелиция. Повинуясь прелестной чуткости, свойственной тем, кто любит, Эммануил оставил сестер вдвоем, — лишь на прощание обменялся он с Маргаритой взглядом, и она могла увидать, чего стоила ему такая сдержанность, до того ясно выразил этот взгляд всю жажду счастья, долгожданного и только что освященного обручением сердец.

— Поди-ка сюда, сестрица, — сказала Маргарита, нежно обвив рукой шею Фелиции.

Она повела ее в сад, и они уселись на скамейке, которой каждое поколение вверяло свои любовные речи скорбные вздохи, свои размышления и планы. Несмотря на веселый тон и нежно-лукавую улыбку сестры, Фелиция ощутила волнение, похожее на страх. Маргарита взяла ее за руку и почувствовала, что эта рука дрожит.

— Послушайте, мадмуазель Фелиция, — сказала старшая сестра, наклоняясь к уху младшей. — Я читаю в вашей душе. Пьеркен часто приходил, пока меня не было, он приходил каждый вечер, говорил вам приятные слова, а вы их слушали.

Фелиция покраснела.

— Не оправдывайся, ангел мой, — продолжала Маргарита, — ведь так естественно — любить! Быть может, твое сердечко воздействует немного на натуру Пьеркена: он эгоистичен, расчетлив, но он человек порядочный, и, может быть, даже его недостатки послужат тебе к счастью. Он будет любить тебя, как самую красивую свою вещь, устроит твою жизнь, как привык устраивать свои дела. Прости мне такие слова, милый друг! От скверной привычки видеть во всем только выгоду ты отучишь его тем, что преподашь ему законы сердца.

Фелиции ничего не оставалось, как обнять сестру.

— К тому же, — продолжала Маргарита, — он состоятелен. Семья его принадлежит к высшей и стариннейшей буржуазии. Да и мне ли противиться твоему счастью, если ты не хочешь его искать в блестящей партии?

— Дорогая сестра! — шепнула Фелиция.

— О да, ты можешь мне довериться! — воскликнула Маргарита. — Признаться друг другу в наших тайнах — что может быть естественней для нас с тобою?

Ее задушевные слова повели к той очаровательной беседе, когда молодые девушки все говорят друг другу. Маргарита, которую любовь сделала прозорливой, поняла, что творится в сердце Фелиции, и в заключение сказала:

— Ну, хорошо, дорогое мое дитя, удостоверимся, что Пьеркен действительно тебя любит, и тогда…

— Предоставь мне действовать самой, — ответила Фелиция со смехом, — у меня есть образец для подражания.

— Дурочка! — сказала Маргарита, целуя ее в лоб.

Хоть Пьеркен принадлежал к тому разряду людей, которые в браке видят обязательства, исполнение законов общества и способ передачи имущества, и хотя ему безразлично было, жениться ли на Фелиции, или на Маргарите, раз у той и другой одна и та же фамилия и одинаковое приданое, — тем не менее он заметил, что обе они, по его выражению, девицы романические и сентиментальные (два прилагательных, употребляемых бессердечными людьми, чтобы посмеяться над дарами, которые природа скупой рукой сеет по бороздам человечества), и нотариус, вероятно, решил: с волками жить, по-волчьи выть, на следующий день он пришел к Маргарите, таинственно увел ее в садик и заговорил о чувствах, раз таковы требования предварительного договора, который, по законам света, предшествует договору нотариальному.