Генри Джеймс - Осада Лондона

— Я ничего не знаю о других случаях, — сказала миссис Долфин, — но об этом я знаю. Так уж вышло, что он стал мне известен и что ко мне обратились за помощью. Англичане весьма романтичны… самые романтичные люди на свете, если ты это имеешь в виду. Под действием страсти даже те, от кого этого меньше всего ожидаешь, совершают очень странные поступки женятся на своих кухарках… выходят замуж за кучеров, и все эти романтические истории имеют самый плачевный конец. Я уверена, что тот эпизод, о котором мы говорим, ни к чему хорошему не приведет. И ты еще пытаешься сделать вид, будто такой женщине, как миссис Хедуэй, можно доверять! Я вижу только одно — прекрасный старинный род, один из старейших и наиболее почтенных в Англии, людей, всегда отличающихся пристойностью поведения и высокими принципами, и ужасную, вульгарную женщину с сомнительной репутацией, которая даже понятия не имеет о подобных вещах, старающуюся проникнуть в их круг. Я не в силах смотреть на это, мне сразу хочется прийти на помощь.

— А мне нет, меня мало заботит судьба прекрасного старинного рода.

— Ну, разумеется, ведь ты ни в чем здесь не заинтересован… как и я. Но ты считаешь, что она ведет себя красиво и пристойно?

— Миссис Хедуэй не непристойна, ты заходишь слишком далеко. Не забывай, что она — моя давнишняя приятельница.

Голос Литлмора звучал сурово: миссис Долфин явно позабыла, как, по понятиям англичан, подобает относиться к братьям.

Однако она забылась еще больше.

— Ну, если ты и сам в нее влюблен… — проговорила она вполголоса, отворачиваясь от него.

Литлмор ничего не ответил, ее слова никак его не задели. Наконец, чтобы покончить с этим, он спросил, чего же надо от него старой даме? Чтобы он вышел на Пиккадилли и сообщил всем прохожим, что однажды даже родная сестра миссис Хедуэй не знала, кто ее муж?

В ответ миссис Долфин прочла ему письмо леди Димейн. В то время как она вновь складывала его, Литлмор воскликнул, что в жизни еще не слыхивал ничего подобного.

— Это очень грустное письмо… это мольба о помощи, — сказала миссис Долфин. — Весь его смысл в том, что она хочет повидаться с тобой. Она не пишет этого прямо, но я читаю между строк. Да она и говорила мне, что ей крайне необходимо тебя увидеть. Уверяю тебя: поехать к ней — твой прямой долг.

— Поехать, чтобы поносить Нэнси Бек?

— Поезжай и превозноси ее, если хочешь! — Весьма неглупый ответ со стороны миссис Долфин, но ее брата не так-то легко было поймать. Он отнюдь не разделял ее взгляда на то, что является его долгом, и категорически отказался переступить порог дома ее светлости.

— Тогда она сама приедет к тебе, — решительно сказала миссис Долфин.

— Что ж, я скажу ей, что Нэнси Бек — ангел.

— Если ты можешь сказать это положа руку на сердце, леди Димейн будет счастлива слышать твои слова, — ответила ему миссис Долфин, беря со стула мантилью и перчатки.

На следующее утро, встретив, как обычно, Руперта Уотервила в клубе Сент-Джордж [25] Имеется в виду, очевидно, клуб Сент-Джеймс, который автор посещал в течение шести месяцев в 1877–1878 годах и о котором рассказывал в письме к сестре (29 декабря 1877) следующими словами: «…очень приятное заведение, где бывают главным образом иностранцы (из высших слоев) и молодежь из Corps Diplomatique (дипломатического корпуса). Здесь завсегдатаи молодые атташе и секретари посольства». , предоставлявшего свои гостеприимные стены благородным секретарям дипломатических миссий и туземцам тех стран, которые эти секретари здесь представляли, Литлмор сообщил своему другу, что его пророчество сбылось, — леди Димейн ищет с ним встречи.

— Сестра прочитала мне ее письмо. Удивительное письмо, — сказал он.

— В каком смысле?

— Она до того напугана, что готова на все. Может быть, это и жестоко с моей стороны, но ее испуг меня смешит.

— Вы находитесь в положении Оливье де Жалэна из «Demi-Monde», — заметил Уотервил.

— Из «Demi-Monde»? — переспросил Литлмор; он не так уж был силен в литературе.

— Ну, помните, та пьеса, что мы видели в Париже? Или Дон Фабриче в «L'Aventuriere». Грешная женщина пытается выйти замуж за почтенного человека, который не знает, до какой степени она грешна, и они — те, которые это знают, — вмешиваются и толкают ее назад.

— Да, вспомнил. Чего только они на нее не наговорили!

— Зато помешали браку, что самое главное.

— Да, если вас это волнует. Один из них был близкий друг жениха, другой — его отец. Димейн мне никто.

— Он очень приятный человек, — сказал Уотервил.