Генри Джеймс - Осада Лондона

Занавес Комеди Франсез, это импозантное произведение ткацкого искусства, опустился после первого акта пьесы, и, воспользовавшись перерывом, наши два американца вместе со всеми, кто занимал кресла в партере, вышли из огромного жаркого зала. Однако вернулись они в числе первых и оставшуюся часть антракта развлекались, разглядывая ярусы и бельэтаж, незадолго до того очищенные от исторической паутины и украшенные фресками на сюжеты французской классической драмы. В сентябре публики в театре обычно немного, да и пьеса, которую давали в тот вечер «L'Aventuriere» [«Авантюристка» (франц.)] Эмиля Ожье, — не притязала на новизну. Многие ложи были пусты, другие, если судить по виду, занимали провинциалы или кочующие чужестранцы. Ложи там расположены далеко от сцены, возле которой сидели наши наблюдатели, однако это не мешало Руперту Уотервилу оценить некоторые детали даже на расстоянии. Оценивать детали доставляло ему истинное наслаждение, и, бывая в театре, он не отнимал от глаз изящного, но весьма сильного бинокля, разглядывая все и вся. Он знал, что джентльмену так вести себя не пристало и что бестактно нацеливать на даму орудие, которое подчас не менее опасно, нежели двуствольный пистолет, но уж очень Уотервил был любопытен и к тому же не сомневался, что сейчас, на этой допотопной пьесе — как он изволил назвать шедевр одного из бессмертных [1] Бессмертные — ироническое прозвище членов Французской академии, куда Ожье был избран в 1857 году. , — его не увидит никто из знакомых. А посему, став спиной к сцене, он принялся поочередно обозревать ложи, чем, впрочем, занимались и его соседи, производившие эту операцию с еще большим хладнокровием.

— Ни одной хорошенькой женщины, — заметил он наконец, обращаясь к своему другу. Литлмор, сидевший на своем месте, со скучающим видом уставясь на обновленный занавес, выслушал это замечание в полном безмолвии. Он редко предавался подобным оптическим променадам, ибо подолгу живал в Париже, и тот перестал его занимать или удивлять, во всяком случае — слишком; Литлмор полагал, что у столицы Франции не осталось для него никаких неожиданностей, хотя в прежние дни их было немало. Уотервил находился в той стадии, когда все еще ждут неожиданностей, что он тут же и подтвердил.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Прошу прощения… прошу у нее прощения… Здесь все же нашлась женщина, которую можно назвать… — он приостановился, изучая ее, — красавицей… в своем роде!

— В каком? — рассеянно спросил Литлмор.

— В необычном… Словами не определишь.

Литлмор не особенно прислушивался к ответу, но тут его собеседник громко воззвал к нему:

— Сделайте милость, окажите мне услугу!

— Я оказал вам услугу, согласившись пойти сюда. Здесь нестерпимо жарко, а пьеса похожа на обед, сервированный судомойкой. Все актеры — doubleures [дублеры (фр.)].

— Ответьте мне на один лишь вопрос: а она добропорядочная женщина? — продолжал Уотервил, оставив без внимания сентенцию своего друга.

Литлмор, не оборачиваясь, испустил тяжкий вздох.

— Вечно вы хотите знать, добропорядочные ли они… Ну какое это имеет значение?

— Я столько раз ошибался, что теперь совсем не верю себе, — продолжал бедняга Уотервил. Европейская цивилизация все еще была для него внове, и за последние полгода он столкнулся с проблемами, о которых раньше не подозревал. Стоило ему встретить хорошенькую и, казалось бы, вполне благопристойную женщину — тут же выяснялось, что она принадлежит к разряду дам, представительницей которых была героиня Ожье; стоило ему остановить внимание на особе вызывающей внешности — она чаще всего оказывалась графиней. Графини выглядели такими легкомысленными, те, другие, — такими недоступными. А Литлмор различал их с первого взгляда, он никогда не ошибался.

— Вероятно, никакого, если на них только смотреть, — бесхитростно сказал Уотервил в ответ на довольно цинический вопрос своего спутника.

— Вы смотрите на всех без разбора, — продолжал Литлмор, по-прежнему не оборачиваясь, — разве что я назову кого-то из них непорядочной… Тогда ваш взгляд становится особенно пристальным.

— Если вы осудите эту даму, я обещаю ни разу на нее не взглянуть. Я говорю о той, в белом, с красными цветами, в третьей ложе от прохода, добавил он, в то время как Литлмор медленно поднялся с кресла и стал рядом с ним. — К ней сейчас наклонился молодой человек. Вот из-за него-то у меня и возникло сомнение. Хотите бинокль?