Элизабет Гаскелл - Крэнфорд

Я решила, что мне следует сбегать на кухню поставить чайник на огонь, чтобы можно было выпить чаю пораньше; а затем остаться в лавке и не мешать брату и сестре — ведь, несомненно, им нужно будет поведать друг другу очень многое. Кроме того, я должна была сообщить эту новость Марте, которая так расплакалась, что и я еле удержалась от слез. Между всхлипываниями она спрашивала: а уверена ли я, что это действительно брат мисс Мэтти? Ведь я говорю, будто он совсем седой, а она столько раз слышала, что он очень красивый молодой джентльмен. Такое же недоумение, по-видимому, мучило за чаем и мисс Мэтти, которую мы усадили в покойное кресло напротив мистера Дженкинса, так, чтобы она могла вдоволь на него наглядеться. Она почти не пила чая, а только смотрела, о еде же не могло быть и речи.

— Вероятно, жаркий климат старит людей очень быстро, — произнесла она словно про себя. — Когда ты уехал из Крэнфорда, у тебя на голове не было ни единого седого волоска.

— Но сколько лет прошло с тех пор? — улыбаясь, спросил мистер Питер.

— Да-да, конечно! Наверное, мы с тобой стареем. Но все-таки я не думала, что мы такие уж старые. Зато седые волосы очень идут тебе, Питер, — добавила она, опасаясь, не обидела ли его тем, что не сумела скрыть, какое впечатление произвела на нее его внешность.

— Видно, и я забыл о времени, Мэтти, потому что, как ты думаешь, какие подарки привез я тебе из Индии? В Портсмуте в моем багаже лежит для тебя платье из индийского муслина и жемчужное ожерелье. — Он улыбнулся, словно его позабавил контраст между такими подарками и наружностью его сестры, но она в первую минуту не подумала об этом и только восхитилась, их элегантностью. Несколько мгновений она мысленно видела себя в платье из индийского муслина и в жемчужном ожерелье и инстинктивно поднесла руку к шее — к тонкой изящной шейке, которая (как говорила мне мясе Пул) в дни ее юности была прелестной. Но пальцы дотронулись только до складок мягкого муслина, который теперь всегда окутывал ее до самого подбородка, и это прикосновение напомнило ей, что в ее лета уже не носят жемчужных ожерелий. Она сказала:

— Боюсь, я слишком стара для них. Но все равно с твоей стороны было очень мило выбрать такие подарки. Именно они обрадовали бы меня больше всего много лет назад… когда я была молода.

— Так я и подумал, моя маленькая Мэтти. Я помнил твои вкусы: они были так схожи со вкусами нашей милой мамы.

При этом слове брат и сестра нежно взялись за руки, и, хотя оба замолчали, мне показалось, что они могли бы многое сказать друг другу, если бы не мое присутствие. Я встала, собираясь приготовить мою спальню для мистера Питера, с тем чтобы самой спать с мисс Мэтти. Но, заметив мое движение, он вскочил.

— Мне нужно сходить в «Георг» и оставить за собой номер. Мой саквояж тоже там.

— Нет! — в отчаянии вскричала мисс Мэтти. — Ты не должен уходить. Пожалуйста, милый Питер… Мэри, прошу вас… нет, ты не должен уходить!

Она так взволновалась, что мы оба пообещали ей все, что она хотела. Питер снова сел и протянул ей руку, которую она для пущей надежности сжала обеими руками, а я покинула их, чтобы перенести свои вещи.

До самой-самой поздней ночи, до самого-самого рассвета разговаривали мы с мисс Мэтти. Ей надо было многое: сообщить мне о жизни и приключениях своего брата, про которые он рассказал ей, пока они остались наедине. Она утверждала, что прекрасно во всем разобралась, но я так до конца и не поняла, как, собственно, все произошло, а когда впоследствии я утратила первый благоговейный страх перед мистером Питером и попробовала расспросить его сама, он посмеялся моему любопытству и нарассказал мне множество историй, удивительно походивших на воспоминания барона Мюнхгаузена, и мне оставалось только прийти к заключению, что он надо мной подшучивает. От мисс Мэтти же я слышала, что он волонтером участвовал в осаде Рангуна, [73] «…участвовал в осаде Рангуна.» — Рангун, столица Бирмы, был взят англичанами в 1824 году в начале первой англо-бирманской войны, но вскоре отбит обратно. был взят в плен бирманцами, вошел в милость к вождю небольшого племени, вылечил его кровопусканиями от какой-то опасной болезни, и в конце концов получил свободу. Письма, которые он писал после долголетнего пребывания в плену, возвращались из Англии со зловещей пометкой «за смертью адресата», и, решив, что все его близкие умерли, он остался в Индии и начал выращивать индиго и собирался окончить свои дни в стране, с обитателями и нравами которой давно свыкся, когда получил мое письмо. С той странной порывистостью, какую он не утратил и в старости, он продал свою плантацию и все свое имущество первому же покупателю и вернулся на родину к бедной старой сестре, которая, глядя на него, чувствовала себя богаче и счастливее любой принцессы. В конце концов я уснула под звук ее голоса, но вскоре проснулась от легкого скрипа двери, и мисс Мэтти, извинившись, что разбудила меня, виновато забралась в кровать. По-видимому, когда она перестала черпать у меня подтверждения, что ее давно пропавший брат действительно вернулся и спит под одним с ней кровом, она начала опасаться, не грезила ли она наяву — а вдруг Питер вовсе не провел с ней этого блаженного вечера, а вдруг настоящий Питер давно уже спит последним сном под океанскими валами или под каким-нибудь неведомым восточным деревом? И этот ее нервный страх стал таким сильным, что она поднялась и пошла убедиться, действительно ли он здесь, послушав у двери его спокойное, ровное дыхание. Мне не хотелось бы называть эти звуки храпом, но я слышала их сквозь две закрытые двери — и мало-помалу они утишили волнение мисс Мэтти и убаюкали ее.