Эмманюэль Бов - Холостяк

— Забавно, — сказал он, — насколько люди ревнивы к счастью другого.

— Но я не понимаю, что вы хотите сказать, — промолвила Винни, которая как раз приготовилась, чтобы сказать, как она рада была познакомиться с этими двумя очаровательными женщинами.

— Так вы, значит, не заметили, как они нам завидовали? Если бы они только могли уничтожить нас взглядом, они сделали это…

— Вы пугаете меня, Альбер.

— Их безразличие — одно притворство. Они злые…

— Вы просто невероятны…

С этими словами Винни в восхищении посмотрела на Гиттара. Достаточно было ему высказать какое-нибудь мнение, как она уже была готова его разделить. Ведь он знал жизнь лучше ее. Если он с такой уверенностью утверждает, что они злы и завистливы, значит, так оно и есть. Однако не одна только любовь превращала Винни в существо до такой степени лишенное индивидуальности. Так часто случалось, что выводы, к которым она другой раз приходила, оказывались ложными, что она больше не осмеливалась рассуждать. Но что было странным, так это то, что она, настолько неуверенная в себе, все свое доверие отдала другому человеку. Гиттар был для нее совершенством. Стоило ему приказать ей умереть, как она бы подчинилась, даже не спросив о причине такого приказа. Но оставим своеобразную душу Винни, и вернемся к Альберу Гиттару.

Вечером он заперся в своем кабинете. Дурное настроение не уходило. Он был недоволен собой. Ему хотелось, чтобы у него были какие-нибудь важные дела, чтобы не делать их. Ему хотелось выйти из себя, чтобы ругаться. Он хотел, чтобы от него зависело множество интересов, чтобы не удовлетворить ни одного из них и отвечать на мольбы и уговоры криками и приступами гнева. Он закурил сигару и, неожиданно, приблизившись к окну, швырнул ее, словно камень. "Что бы ни говорили, я счастлив, — вдруг сказал он себе. — Я самый счастливый из людей. Что же я хочу от жизни? Я хочу покоя… По правде говоря, я не знаю, что я хочу". В конце концов, он улегся на канапе. Он дремал, пока к нему в дверь тихо не постучали. Это была Винни.

Прошло несколько дней, и Альбер Гиттар начинал уже забывать это неприятное происшествие, как однажды утром он получил письмо от Клотильды.

"Дорогой друг, — писала она, — я не никогда не забуду того расположения, которое вы мне всегда оказывали. Вам может показаться странным, что я вдруг испытываю потребность вам об этом сказать. Я уверена, что, читая эти строки, вы ошибаетесь относительно моих намерений. Потому я сразу хочу расставить все точки над i. Прежде всего, не думайте, что я хочу потревожить ваше счастье. Я пишу всего лишь преданному другу, каким вы всегда были для меня. И мне было бы больно, если это обращение к вам могло породить какое-нибудь недоразумение. Послушайте, нужно, чтобы вы пришли ко мне сегодня вечером. Мне нужно сказать вам много важного. Я буду вас ждать с пяти до семи часов. Итак, до вечера, дорогой друг. Передавайте мадам Альбермарль мои симпатии и верьте в искренность моей дружбы".

Когда Альбер Гиттар закончил читать это письмо, то был охвачен множеством самых противоречивых чувств. В то самое время, когда он не мог отрицать чувства удовлетворения, которое вызвало у него это приглашение, его охватило тягостное беспокойство. Что же, в конце-то концов, произойдет? Почему вдруг Клотильде срочно нужно его видеть. Он считал, однако, невежливым то, что Винни осталась, таким образом, в стороне. Это упущение, не было ли оно умышленным? Не указывало ли оно на то, как мало считались с теми чувствами, которые он мог к кому-то испытывать?

Альбер Гиттар сложил письмо, положил его в бумажник. Через несколько мгновений он не смог удержаться, чтобы не перечитать его снова. Мог ли он показать его Винни? Он перечитал его еще раз, на этот раз глазами Винни. "Совершенно очевидно, — подумал он, — здесь нет ничего предосудительного". Между тем, в сознание его пробегало подозрение, что у Клотильды, когда он писала это письмо, имела задней мыслью нарушить спокойствие его домашнего очага. Эти намеки на их дружбу, разве не для того они предназначены, чтобы вызвать беспокойство Винни? По этом размышлении, он в итоге решил не говорить об этом письме с мадам Альбермарль. Та, конечно, не нашла бы в нем ничего подозрительного. Но никогда не знаешь, что может случиться. Хотя она не могла знать его мыслей, могло случиться так, что в глубине ее души зародится подозрение. Самым благоразумным было самому рассматривать это происшествие в качестве маловажного и не говорить о нем, словно он искренне о нем позабыл.