Нагиб Махфуз - Путь

– Я была очень прилежной и закончила школу, победив по конкурсу, объявленному в газете. А потом поступила в коммерческий институт.

– А что отец? Ты хоть иногда о нем думаешь?

– Теперь его словно и не существует. Он сам такой выбор сделал.

– Потому что ты в нем не нуждаешься?

– Вовсе не поэтому. Я и в маме не нуждаюсь, но я люблю ее и не представляю себе жизни без нее.

Она не на краю пропасти, вроде тебя. Не жаждет свободы, достоинства и покоя. Ей не угрожает грязное прошлое, которое может обрушиться на тебя в любую минуту. Ее будущее предопределено.

– Я довольна своей работой и жизнью, хотя у меня и нет твоего богатства.

Сделала ему больно, сама того не сознавая. Но любовь к ней заглушила все другие чувства. Если бы не страх, признался бы ей во всем. Когда Ильхам ушла, им овладело тревожное чувство одиночества. В то же время возник соблазн испытать на ней свою животную натуру. Этот соблазн подсказан разумом, а не чувствами. Воображая себе такое, он представлял ее охваченную ужасом от подобного внезапного нападения, а вслед за тем видел себя брошенным и разбитым. Не только разум подсказывал ему такие картины, но укоренившееся в нем отношение к женщинам, его непоколебимое желание насмехаться над всем тем, что называют добропорядочностью.

Подобно тому, как грязь жизни прочно прилипла к нему, он, со своей стороны, агрессивно старался замарать добродетели, делая из своего прошлого некие основы, а не порочное исключение. Потому Ильхам, став светочем в его жизни, пробудила его страхи, его комплексы, сотрясла фундамент того мира, который он создал для себя. Она доверяла ему. А он по-настоящему забывает о своих страданиях только в пламени Керимы, пылающем во мраке ночи.

Он шагал по улицам, с удовольствием вдыхая прохладный ноябрьский воздух, и лишь к вечеру появился в гостинице «Каир». Дядюшка Халиль в высокой турецкой феске клевал носом в дремоте. Мухаммед Сави неподвижно сидел в плетеном кресле, положив руки на подлокотники. Сабир проторчал час в салоне, потом подошел к телефону и набрал номер Ильхам.

– Давай завтра встретимся в «Витр Куан».

– С удовольствием. Надеюсь, все в порядке?

– Да, конечно. Просто я не хочу упускать ни одной возможности повидаться с тобой.

Истинное утешение приходит к нему во мраке ночи, когда колеблющееся дыхание выводит мелодию лесных зарослей. Когда полное забытье царит над землей и в небесах. Плотный обед и расслабление, а не пьянящее волнение и муки одиночества, которые сопутствуют общению с Ильхам. Ни одной ночи не было пропущено с тех пор, как осторожный стук в дверь пробудил его от пьяного забытья. Ее власть над ним была неумолима, как само время. Пользуясь прошлым опытом, он пытался играть роль хозяина положения, но наступали мгновения, которые его предавали. Нет, ни одна женщина до этого не сумела так подчинить его себе, приковать такими прочными цепями. Она не давала ему ни единого объяснения, и он знал о ней лишь то, что ему казалось правдой. Ночь растворялась в объятиях, и она шептала:

– Нет для меня жизни без тебя.

Это было вроде воспоминаний о ночном клубе «Каннар», где море пело нескончаемую песню о тех ночах, которые были победами во всем. Он нежно и покровительственно потрепал ее по щеке, а сам в душе боролся с силами, которые тянули его в пучину рабства. Она – все. Любовь, надежды, которые побудили его бежать за утраченным отцом. А на следующую ночь он замечал в ней рассеянную сдержанность, почти покорность. Ни единого замечания, проявлений власти, упрямства. В таких случаях он страдал бессонницей, терзаясь сомнениями до самого рассвета. Когда становилось совсем тошно, он мысленно взывал к Ильхам, к ее непорочной душе. Говорил себе: если хочешь сделать меня своим пленником, да воцарится в мире покой. Ты – ад, если захватишь власть. А о трагедии деспотизма ты можешь рассказать десятки историй. Но и без нее жизнь пресна, рыхла, как песок. Без нее – безумие и кровопролитие. А как она была проста на рыбацком берегу, хотя и не без некоторых шероховатостей, как у скрытого, еще не созревшего таланта. И вот в своих воспоминаниях об Анфуши ты снова и без всякого оправдания преследуешь ее. Истина исчезла, как волна в море. Она дает не только любовь, но и забытье от бесплодных поисков отца, от отчаяния. Он бежал и от тревоги, которую будила в его душе Ильхам. И все же Керима была ему дороже, чем Ильхам и даже отец.

Он сказал, заметив с беспокойством перемену в ней: