Уильям Фолкнер - Похитители

Я хлестнул. От испуга он дернулся, подскочил – и все. Через полшага я справился с ним, еще через шаг он понял, что нам надо: скакать по выгону, по дорожке, и он понесся во весь опор, а я натянул наружный повод, чтобы он шел по кругу, и взял его в шенкеля, пока он еще не совсем опомнился от страха. Но очень быстро все пошло, как было утром: хороший аллюр, полная покорность, запас сил – и при этом такое ощущение, что головой он не желает скакать; так продолжалось до левого поворота, пока он не увидал Неда. И тут снова был точно взрыв: он закусил удила, сошел с круга и помчался напрямик, и я не сразу обрел достаточно равновесия, чтобы здоровой рукой натянуть повод и, преодолевая сопротивление, на полной скорости вернуть, втащить его на дорожку, и все-таки, действуя наружным поводом, я повернул его, и тут он снова увидел Неда и попытался закусить удила, и мне пришлось пустить в ход и порезанную руку, чтобы он снова не сошел с дорожки; мне казалось – прошла вечность, прежде чем Нед сказал:

– Хлестни его и брось прут.

Я так и сделал и отбросил прут назад; опять скачок, но тут я совладал с ним, тут довольно было одной руки, чтобы удержать его на поле, и он опять шел ровным тротом, и таким манером мы прошли противоположную прямую второго круга, и на этот раз я был наготове, когда мы повернули, и он опять увидел Неда, и нам надо было пройти финишную прямую, а Нед стоял ярдах в двадцати за тем местом, где должен был быть финиш, и говорил не громко, но так, чтобы Громобой его слышал, говорил тем же тоном, что в вагоне накануне ночью – и прут мне был бы теперь без пользы, все равно я не успел бы пустить его в ход, даже если бы и не отбросил; до сих пор я думал, что хоть на одном-то горячем скакуне я поездил – на том жеребце-полукровке дядюшки Зака, который вел родословную от Моргана – но ни разу в жизни я не испытал ничего подобного этому рывку, этому порыву вперед, точно до сих пор нас держала веревка, привязанная к деревянному колу, а теперь голос Неда перерезал ее:

– Сюда, сынок, бери.

И вот мы уже стоим, и голова Громобоя по ноздри погружена в Недову ладонь, хотя на этот раз я чую только резкий запах лошадиного пота и вижу только пучок травы, которую жует Громобой.

– Хи-хи-хи! – сказал Нед так тихо и ласково, что и я перешел на шепот.

– Что это? – сказал я. – Что? – Но тут подошел Бун, и уж он не шептал.

– Будь я проклят! Какое ты ему слово сказал?

– Никакое, – сказал Нед. – Просто – ежели, мол, хочет ужинать, пусть идет и ужинает.

Не шептал и Бутч: наглый, самоуверенный, непробиваемый, бесстыдный, безжалостный.

– Так, так, – сказал он. Он не приподнял голову Громобоя, уткнувшегося в Недову ладонь, он ее вздернул, а когда конь попытался снова опустить, сунул ему удила в рот.

– Дайте я сделаю, – скороговоркой сказал Нед. – Что вы ищете?

– Если я сам не слажу с лошадью и мне понадобится помощник, я кликну, – сказал Бутч. – Но не тебя. Тебя пусть в Миссипи зовут. – Он оттянул губу Громобою, осмотрел десны, потом и глаза. – Ты что ж, не знаешь, что нельзя давать лошадям допинг перед скачками? Может, у вас там, в болотах, не слышали про это, так вот, знай.

– У нас в Миссипи тоже есть конские доктора, – сказал Нед. – Позовите любого, пусть скажет, наелся этот конь какого-нибудь зелья или нет.

– Ладно, ладно, – сказал Бутч. – Только почему ты дал ему допинг за день до скачек? Хотел посмотреть, подействует ли?

– Выходит, так, – сказал Нед. – Ежели бы дал, так для этого. Но я не давал. Вы же разбираетесь в лошадях, значит, сами знаете, что не давал.

– Ладно, ладно, – снова сказал Бутч. – В каждом деле свои секреты, я в них не мешаюсь, был бы прок от них. Будет этот мерин скакать и завтра, как сегодня? Не раз, а все три раза?

– Ему довольно и двух, – сказал Нед.

– Неважно, – сказал Бутч. – Два раза. Выиграет?

– Спросите у мистера Буна Хогганбека, что будет, если этот конь не выиграет два раза, – сказал Нед.

– Я у тебя спрашиваю, а не у Красавчика, – сказал Бутч.

– Два раза выиграет, – сказал Нед.

– Ну что ж, – сказал Бутч. – Так-то говоря, если у тебя этого зелья еще только три порции, я тоже больше двух раз не стал бы рисковать. Если он второй раз отстанет – скормишь ему остаток, чтобы добежать до Миссипи.

– Я и сам так подумал, – сказал Нед. – Отведи его в конюшню, – сказал он мне. – Пусть остынет, потом мы его обмоем.

Бутч и тут следил за нами, почти до самого конца. Мы вернулись в конюшню, расседлали Громобоя, Ликург принес ведро и тряпку, и обмыл его, и обтер мешковиной, и только потом поставил в стойло и задал корму, вернее, собрался задать. Потому что Бутч сказал: